Роман Злотников - Орел расправляет крылья

Из Черкасс их сначала отправили в Корсунь, где к полутора тысячам чигиринских казаков прибавилось еще шесть сотен корсуньских, кои тоже напрочь отвергли царево повеление. Гнали их неторопливо, едва по десятку верст в день, кормили, к удивлению атамана, тоже добро. Не вдоволь, но и не впроголодь. И даже с мясом, опрастывая в котлы полевой кухни большие двухфунтовые банки тушенки, с которой атаман, да и остальные казаки познакомились еще во время Польской войны. Так что к середине октября они едва добрались до Киева. И там их встретил сам глава Разбойного приказа великий боярин Подольский.

— Ну что, казаки, сами видите, к чему вас привело ваше бунтовство, — начал он, обойдя двух с лишним тысячную колонну казаков. — Небось теперь понимаете, как оно супротив царя бунтовать?

Казаки угрюмо молчали. Великий боярин покачал головой и вздохнул.

— Весть я вам принес, казаки, уж не знаю, добрую или нет…

Казаки насторожились. Добрых вестей они не ждали, но и худые-то какие шибче того, что уже случилось, могут быть?

— Дело в том, что… отмолили вас у царя ваши бабы, казачки. Как вас из Чигирина увели — собрались они да и побежали на Москву. Где добрались аж до самой царицы. Бросились ей в ноги и слезно просили ее за вас и за детей своих малых.

Казаки оживились. Нечто какое-нибудь послабление будет?

Великий боярин покачал головой.

— А того бабы не знали, что царь, когда за бунтовщиков али еще каких татей кто просит, еще больше серчает. Вот таков у него ндрав. Ну да дедова кровь…

Казаки понуро затихли. Да уж, что есть — то есть. Всем в православном мире было известно, что ндравом царь-батюшка в своего деда, самого страшного из опричников Грозного царя, Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского, что имел прозвище Малюта…

— Но совсем своей царице царь-батюшка отказать не смог, — продолжил между тем великий боярин, — и потому послал меня, чтобы я спросил вас, а согласны ли вы, казаки, теперь отправиться на дальние украины Руси-матушки со свои чады и домочадцы, где и нести по вере и слову казацкую службу порубежную?

Казаки радостно загомонили. Кое-кто в возбуждении даже выскочил из колонны. Да конечно же! Да нечто они какие непонятливые?..

Но боярин вскинул руки:

— Не поняли вы меня, казачки… не на Днестр и Днепр вам теперь государь велит идти, а в совсем другую сторонку. Сторонку дальнюю, восходную…

Казаки притихли.

— А идти туда надобно год, а то и более. И местами суровыми. Где мороз таков, что деревья лопаются. Где от одного жилья до другого — неделю, а то и две ехать. Где лежит море великое! Да не теплое да ласковое, по коему вы на своих чайках в походы хаживали, а бурливое да студеное. — Боярин замолчал и окинул взглядом притихшую колонну. — Вот в тот край вас государь и готов отпустить на службу с чады и домочадцы. Так что думайте, казаки. Даю вам на то два дни. Коль согласитесь — государь повелит ваши чады и домочадцы собрать и сюда доставить. Оне уже и так все на узлах сидят — вашего решения ждут, чтоб за мужем да сыном вдогон кинуться, а коль нет, — глава Разбойного приказа пожал плечами, — ваша судьбина вам уже ведома…

— Петро, Прокоп, Пилип, Остап, айда на вон тот мыс! Рубите дрова и костер складывайте. Эвон шторм как лодьи раскидал. Надобно нашим знак подать, куда править. Остальные — разгружать лодью. Да шибче давай! Лодью еще дальше от прибоя оттащить надобно. Не дай бог, шторм разыграется, — командовал атаман.

Но казаки не нуждались в понуждении. Каждый в свое время походил с запорожцами по морю, и потому морская сноровка была у всех. Тем более что за последние три дня казаки уже почитай и с жизнью успели распрощаться. А тут вроде как появилась надежда…

Рядили казаки недолго. О том, каковы порядки на рудниках, ведомо было не шибко, но, судя по тому, что работали там почти сплошь кандальные, ничего особо доброго ждать не приходилось. Дальняя дорога немного пугала, но, порасспросив конвойных, выяснили, что и в тех краях русские люди уже живут. Так что все приободрились. К тому же, куда б их ни занесла судьба да воля царская, сама мысль о том, что там они будут с женой да детишками родными, грела… Эх, казаки-казаченьки, знать бы тогда, куда она занесет, может, и решило бы большинство не пытать судьбу, а отправиться на рудники, да и сгинуть там, ни жинок, ни детишек не мучая. Но все мы задним умом крепки… А тогда почитай единодушно порешили принять цареву волю и отправиться куда царь-батюшка повелит. Ибо что бывает, когда противу царевой воли идешь, уже всем было наглядно показано.

К Рождеству казаков довели до Вятки. Там были выстроены большие длинные избы, в коих казаков ждали их семьи. Шуму, гаму, воплей бабьих да слез было немерено. И полати в тех больших избах ночами скрипели почитай беспрерывно. И казаки, и жинки их отрывались, соскучившись… все семь ден, кои были им выделены великим боярином Подольским от щедрот царских. А сразу после Нового года двинулись казачки дальше. Все так же в цепях и с охраной. А семьи их должны были тронуться через неделю после них, как чуть спадут морозы и подойдут крестьяне из посошной рати с санями.

К весне добрались до Тобольска. За две недели построили для себя, конвоя и для следовавших за ними родных лодьи, а потом спустились по Иртышу до его слияния с Обью и уже по ней поднялись Ачинска-городка. Там провели неделю и двинулись дальше. К февралю уже добрались до Байкала-озера, кое и перешли по льду, обосновавшись на противоположном берегу и принявшись рубить избы, ожидая семьи. За время дороги все истрепались, поэтому, когда вместе с семьями их нагнал караван не только с провиантом, но и с казенным стрелецким платьем, жалованным им царем, дюже тому обрадовались. А также тому, что в сем караване привезли и их казацкое оружие, кое было изъято еще в Чигирине, да так и лежало в мешках и связках…

— Атаман, атаман! — Петро несся с мыса во весь дух. — Атаман, там еще лодьи гребут!

— А много ль?

— Шесть. Три вместях держатся, а остальные поодиночке. Видать, костер наш заметили!

— Добро, — сдержанно кивнул Перебийнос, — небось выгребут…

Но на сердце все равно было тревожно. Шесть из почти сотни. Где остальные-то? Неужто такую дань забрала дева морская, что правит здешним морем? А и то сказать — могла и осерчать. В лодьях-то не только казаки, а и бабы, и девки. А всем известно, девы морские дюже ревнивы и соперниц на море не терпят. Потому-то у моряков баба на корабле — самая, почитай, плохая примета…

К началу мая добрались до Ингодинского зимовья. Там полковник Кузьмин, который принял их в Тобольске от главы Разбойного приказа, велел остановиться и снять с казаков железа.

— Все, казачки, с сего момента далее сами пойдете. Вместях с семьями. И оружные. Здеся ваша тягота кончается, и отсель уже начинается служба.