Вячеслав Шпаковский - Если бы Гитлер взял Москву

Слева вдали виднелась насыпь железной дороги, и я еще подумал, что это и будет для нас ориентир. А совсем близко по-прежнему шел танк младшего лейтенанта Гусейнова, из башни которого полосовал длинными очередями пулемет, и непрерывно сверкала выстрелами пушка. Пулеметные огневые трассы из его танка косили то по окопам, то взмывали пологой дугой вперед, куда стреляло орудие.

Развернув перископ вправо, я увидел метрах в ста от себя, кажется, танк, где пулеметчиком был сержант Гайворон. Танк резко завернул перед снарядной воронкой и вдруг остановился. Неужели его подбили и сейчас он вспыхнет? Но эта остановка была считаные секунды, танк опять рванулся вперед, пушка полыхнула огнем, а пулеметные очереди зачастили прерывистой трассой в густой кустарник в небольшой ложбинке перед нами.

В эти секунды мы правым бортом надвигались на большую воронку от авиабомбы, и, если бы мой водитель Герасимов сию же секунду не принял чуть влево, танк перевернулся бы кверху гусеницами… Но Герасимов уже упредил мои опасения, и машина ушла плавно от воронки, миновав небольшой травянистый бугор по левому борту. За ним я вдруг заметил, как закопошились, перебегая, согбенные серые фигурки немцев у пушки, которая возникла перед нами из-за метровой земляной стенки, покрытой дерном. Я застучал по плечу башнера Гаврилова и кричу ему в ухо: «Впереди пушка!.. Очередь!»

А забыл я сказать, что, после того как у нас вышло из строя переговорное устройство и мы, можно сказать, как оглохли, я условился с Гавриловым — стукну ладонью ему по шлему, он должен стрелять из пушки, а похлопаю по плечу — стрелять из пулемета. Дело в том, что Гаврилов из-за перенесенного им ранения забывал стрелять из пушки, если вел стрельбу из пулемета, и наоборот, а поэтому я и вынужден был кричать ему на ухо и напоминать.

И вот мой Гаврилов длинной очередью как врезал по немцам, и в это же мгновение наш водитель расшиб танком земляное укрытие и всю пушку им проутюжил гусеницей, пройдясь по сошникам и казеннику.

Развернул я на секунду перископ назад, а там задранный вверх ствол пушки и какие-то разбросанные, переломанные жерди или оглобли… Глянул влево — там насыпь, как шла, так и идет, а впереди опять лес и густые кусты. Гаврилову указал цель — у насыпи справа ближе к кустам — кирпичный дом без крыши, за ним едва заметные вспышки огня, вероятнее всего, пушки, стреляющей вдоль насыпи. Тот перенес огонь нашей пушки на этот домик, и после нескольких выстрелов во все стороны оттуда взметнулись кирпичи и пыль от завалившей его стены. Но одновременно с этим слева метрах в ста или меньше от нашего танка из кустарника появилась «Матильда», которая с задранной до отказа кверху пушкой, болтаясь на ухабах, прямо как робот, надвигалась тараном прямо на нас. Несомненно, водитель этого танка и, возможно, остальной экипаж погибли, но мотор продолжал работать, и машина так и двигалась неуправляемая, пока не опрокинется набок в траншею или не завалится в воронку. Уже осталось с десяток метров до нас, но мой водитель не видел надвигавшейся опасности. Я стал кричать ему: «Слева танк! Герасимов! Танк слева… слева!» — в надежде, что перекричу рев моторов и грохот орудия.

Башнер, услышав мой крик, подумал было, что это фрицевский танк, моментально стал разворачивать пушку, чтобы ударить по немцу… Я кричу Гаврилову: «Это наш танк!» — башнер понял, а то бы еще и поджег его… Мой танк плавно притормозил и начал было разворачиваться вправо — вероятно, водитель его уже заметил, но… избежать тарана все же не смог. Раздался грохот удара и скрежет брони о броню. К счастью, столкновение получилось скользящим вдоль нашего левого борта и не повредило направляющее колесо, а Герасимов сумел сманеврировать и увести наш танк от все еще идущего рядом с нами танка с мертвым экипажем. Кто были эти погибшие ребята — товарищи по оружию, принявшие смерть в том бою за деревню, я так и не узнал. Зато теперь мы шли значительно вправо от насыпи. Слева примерно метрах в 70 или 100 от нас в том же направлении двигались два «Валентайна», ближний к нам стрелял только из пулемета, а дальний вскоре скрылся за пригорком. Оставляя позади перерытое и проутюженное еще кем-то земляное укрепление, переломанные доски с обрывками проводов, мы вырвались из кустарника целы и невредимы. Вдали появился овраг, вдоль которого вилась ленточкой проселочная дорога, поднимавшаяся на пригорок и прямо в лесок за ним.

«В лесу обязательно есть какие-либо огневые точки, а участок перед вершиной оврага должен быть заминированным», — подумал я. Герасимов, вероятно, подумал точно так же и поэтому направил танк на ровную дорогу, а я крикнул башнеру: «За оврагом, Гаврилов, дорога в лесок, огонь!» А потом закричал в надежде, что меня услышит водитель: «Герасимов, на полную… по дороге! Проскочим!» Если заминировано, то рядом с дорогой и до вершины оврага, а дорога немцам и самим нужна. «Может быть, и прорвемся с открытого места в лес, а там безопаснее, все-таки можно укрыться», — думал я. Моторы усиленно гудели, танк, плавно покачиваясь, быстро приближался к вершине оврага. Слева шел, продолжая взбираться на пологий подъем пригорка, «Валентайн» в направлении, как нам казалось, к спасительному лесочку, теперь только изредка стреляя из пулемета короткими очередями. Я сосредоточил все внимание на дороге у вершины оврага, до боли стиснув обеими руками ручку перископа, направив его только на дорогу, и на какие-то секунды выпустил из поля зрения кустарник за оврагом справа. «Гера-а-а-симов, жми-и-и!.. Про-ско-о-чим!» — закричал я, а башнер полыхнул длинной очередью вперед по лесу, который был уже близко. Вероятно, Герасимов услыхал меня, — моторы еще напряженнее заработали, и… мы пронеслись мимо злополучного места!

Машина направилась к лесу. Я сразу развернул перископ влево и увидел «Валентайн», остановившийся на пригорке метрах в 50 от нас, его пушка и пулемет молчали, — не дошел до леса, подбили, не успел укрыться, да и боезапас наверняка кончился… Бой все еще сверкал и дымил позади нас, а здесь нетронутая взрывами и траншеями зелень травы и близкого густого леса. И вдруг глухой удар, и нашу машину будто дернули назад, в башне вспыхнул мутно-красный огонь, и в нос поддало едкой горечью… Радист Коля Кубарев резко присел, согнувшись, а меня как деревянным молотком ударило в правое колено. Сильной боли я не чувствовал, так как в тесноте башни из-за мешка с продовольственным НЗ и большой жестяной банки с водой под ногами я стоял в течение всего боя на левой ноге, а правую просунул в сторону за гильзоулавливатель и на нее опирался только при резких поворотах и бросках танка. И, конечно, масса стреляных орудийных гильз частично заслонила мою ногу от осколков.