Богдан Сушинский - Антарктида: Четвертый рейх

Убедившись, что второго тела не будет, санитары отнесли в машину убитого Микейросом «Стража» и тоже отправились в город. Теперь Микейрос даже не был уверен, что тело этого несчастного отвезут в морг. Скорее всего, закопают где-нибудь на кладбище, а сторожу прикажут молчать.

— Вы устали, доктор Микейрос, — сжал его локоть капитан. — Вам следует отдохнуть. Хотя… Я понимаю. Кстати, сеньора Кодара парни мои так и не обнаружили.

— Странно, что он исчез, — проворчал Грэг Микейрос, думая о чем-то своем. — Впрочем, вам ведь не очень-то и хотелось, чтобы он попадался на глаза.

— Но ведь исчез он не из-за этого, правда? Просто он понял, что самое время исчезнуть — вот и все. Кстати, оставаться на вилле вам нельзя. Ни сегодня, ни вообще. Продайте ее, передайте коллекцию какому-либо музею и уезжайте.

— Вы тоже считаете, что виллу нужно продать, капитан?

— Уверен. За большие деньги, естественно.

— В таком случае мне вновь следует встретиться с Кодаром. А пока что я остаюсь в своем «Андском Гнездовье».

— Как знаете, сеньор Микейрос, — развел руками капитан. — Когда медицинские эксперты скажут свое слово, я позвоню. Тогда займемся и протоколами. Передать вашему сторожу, чтобы он прибыл сюда?

— Окажите любезность.

— Сержант! — крикнул капитан одному из полицейских. — Остаетесь здесь. Никого из посторонних на пистолетный выстрел к дому не подпускать. В шестнадцать ноль-ноль вас сменят.

Машины уехали. Сержант попросил разрешения расположиться в одной из комнат второго этажа, окна которой выходят на проселочную дорогу, и исчез в доме.

Оставшись в одиночестве, доктор Микейрос еще долго бродил по плато, пытаясь понять, происходила ли вся эта трагедия на самом деле, или она — всего лишь зловещий сон. А когда понял, что перед ним жестокая реальность, сел на камень у черепков разбитого кувшина Оливейры и так, под палящим солнцем, просидел почти до полудня, пока полицейский не спустился и почти силой не завел его в дом.

А под вечер к вилле подъехали три машины. За рулем одной из них сидела Норманния фон Криффер, известная Микейросу как журналистка Герта Менц, а в роли пассажиров восседали Кодар, капитан Баррас и еще какой-то европеец — крепкого телосложения и с бычьей шеей циркового борца. Во второй машине сидели представитель министерства культуры страны, вице-мэр городка и местный нотариус; в третьей прибыли представитель германского посольства, призванный защищать интересы подданной рейха Герты Менц, и еще какие-то германцы, не скрывавшие своей военной выправки.

Визит обещал быть недолгим. Капитан Баррас заверил доктора Грэга Микейроса, что полиция получила от сеньора Кодара и мужественной сеньоры Герты Менц, лично ранившей и задержавшей одного из террористов, ответы на все интересующие следствие вопросы, и в связи с расследованием этого дела никто тревожить его больше не намерен. Вице-мэр тоже выразил Грэгу сочувствие от мэрии и всех горожан и заявил, что похороны сеньоры Оливейры будут проведены за счет мэрии.

Молчаливее всех оказался нотариус, бессловесно положивший на столик перед Грэгом Микейросом договор о купле-продаже виллы «Андское Гнездовье», владелицей которой, как и владелицей плит, намерена была стать сеньора Менц.

Увидев сумму, которую ему предлагали за виллу и плиты, Микейрос удивленно взглянул сначала на нотариуса, а затем на Кодара и Менц.

— Вы действительно намерены предложить мне такую сумму? — удивленно спросил он.

— Почему «намерены»? — мягко улыбнулась ему графиня фон Криффер. — Уже предложили. Чек на указанную сумму находится в моей сумочке.

— Министерство культуры, — склонил перед ним голову столичный чиновник, — получило самые серьезные заверения в том, что плиты будут сохранены и тщательнейшим образом изучены.

— При этом ваше имя, — добавил представитель германского посольства, — навечно останется в истории священных плит. Автор любой публикации о них обязан будет ссылаться на наш вклад в собирание и изучение их.

— Как видите, господин Микейрос, мы свое слово сдерживаем, — пробасил Кодар-Готт, подбадривающе взглянув на двух крепких парней, уже занявших свой пост у двери виллы, намереваясь охранять ее от любых неожиданных визитеров.

На какое-то время в домашнем кабинете доктора воцарилось неловкое молчание. Все ждали решения владельца виллы.

— Ни вам, господин Кодар, ни вам, госпожа Менц, я не объяснил самого главного, — молвил Грэг Микейрос, заставив барона и графиню многозначительно переглянуться, — почему, с какой целью я приобрел в свое время эту виллу и собирал на плато рядом с ней священные плиты.

— Так поведайте же нам эту тайну, — озарила его сиянием своих затянутых голубой поволокой глаз графиня фон Криффер.

Впрочем, сияние это исчезло сразу же, как только унтерштурмфюрер СС заметила, что владелец «Андского Гнездовья» так и не дотянулся авторучкой до того места в договоре, на котором должен был остаться его автограф.

— Давайте выйдем на несколько минут на плато, предложил Грэг.

Графиня вопросительно взглянула на нотариуса, тоже немца по происхождению, чьи родители оказались в этой стране сразу же после Первой мировой.

— Может быть, вначале мы покончим с формальностями, сеньор Микейрос, — мгновенно бросился отрабатывать свои чаевые юрист. — Наши гости торопятся.

— Это займет буквально несколько минут, — заверил Микейрос Норманнию, подчеркнуто не обращая внимания на нотариуса.

Выйдя вслед за Микейросом из здания, фон Готт еще раз получил возможность убедиться в том, как рано и быстро темнеет в горах. Равнинное пространство перед домом уже потонуло в мерцающем лунном сиянии, заполнившем абсолютно все, и теперь плато казалось соединенным с горами, тускло серевшими по ту сторону каньона. Сам же хребет напоминал гигантский корабль, медленно дрейфующий в покрытом тонкими льдинками заснеженном море. И представал этот корабль угрюмым, полуразрушенным «летучим голландцем».

Наблюдая за ним, фон Готт подумал, что, вероятно, не так уж и весело живется доктору Микейросу в одиночестве. И что еще целую неделю им с Норманнией тоже придется прожить, занимаясь оформлением бумаг, а главное, делая снимки каждой плиты, каждой нанесенной на ней пиктограммы.

Хотя окраина городка находилась недалеко от виллы, все равно она где-то там, в обжитой, освещенной электричеством долине, откуда, как и в прошлые, преисполненные тревог, вечера, доносятся мечтательные мелодии трогательных аргентинских танго.

Человек, ставивший на проигрыватель эти пластинки, жил у подножия возвышенности, являясь, таким образом, ближайшим соседом Микейроса. Наигрывая любимые мелодии, он, возможно, думал сейчас об одиноком вдовце, не желающем ни возвратиться в свое городское жилище, ни взять к себе какую-либо женщину, а доживающем свой век вот так — в одиночестве, отшельником, подобно старому беркуту, вернувшемуся умирать в давно заброшенное и всеми забытое гнездо. И в этом старом вдовце старый холостяк барон фон Готт сентиментально видел теперь самого себя, в своем не таком уж и далеком будущем.