Евгений Витковский - Земля Святого Витта

Так вот: Марфа-Посадница, в припадках ярости проклиная то Москву, то её поганого союзника, крымского хана, забыла отдать приказ о сожжении списков «печорской дани», которой Новгород в свое время мирно откупался от Киева. В списках же этих ясно стояло, что печорская меховая и рыбно-деликатесная дань складывалась исключительно из камаринских товаров, шедших с камаринской же дороги, пролегавшей южнее, от Волги мимо Новгорода на восток, к Чердыни — направляясь несколько северней оной, то есть, проще говоря, к Уральскому Междозубью, к единственному проходу через горы Северного Урала в Сибирь, не считая ледяного заполярного обходного пути, которым даже и теперь едва ли кто пользовался. Камаринская дорога упиралась куда-то в верховья Печоры, где — теоретически — процветал Императорский Печорский Заповедник, в давние годы облюбованный царем на будущее для большой псовой охоты. Но поскольку государственных дел всегда особенно много бывает у делового государя, то на охоту царь не поехал ни тогда, ни позже, и не только на Печору, а вообще никуда и никогда.

Ну, и чего после этого стоила хваленая советская картография? Все секретные аэрофотосъемки? Получалось так, что шпионская связь у предков с потомками на Руси как функционировала в прежние века хреново, так и теперь потомки предкам могут сказать свое низкое спасибо.

Спутниковое слежение подтвердило существование незримой дороги. Беря и название, и начало от старинного города Кимры, вела эта дорога, ни на каких планах не обозначенная, через Вологодскую и Пермскую губернии в Великое Герцогство Коми, и длиною была в тысячи верст, да и путников, притом исключительно пеших, с мешками, по ней передвигались тоже тысячи. Путники эти вели торговлю кое-какими культовыми мелочами, что Ивнинга совершенно не волновало — и благодаря этому, сам того не ведая, он оставался жив по сей день. Сунься он бороться с упомянутыми путниками, возьмись он выкорчевывать из русской земли «Кавелево семя», как попробовал в свое время митрополит Фотий — расцвели бы огненными шарами и его самолет, и поезд, и автомобиль, и, в конце концов, аквариум в его кабинете. Но Ивнинга интересовали не религиозные побрякушки, — потому как по вероисповеданию был он простой православный «голубой» с письменно отпущенным грехом голубизны, — а только царь, только недовенчанная царица, куда-то девшаяся, только недопривенчанный царевич, девшийся туда же, куда царица. Сектанты Российской Империи уважали чужие заскоки, если человек не лез в их дела, то и его не трогали. В чем и была неожиданная, никакими предикторами не предвещанная, сила Ивнинга.

Почему же князь Гораций не дал прямого, благополучного прогноза на нынешний поход? Он, впрочем, согласился, что идти в этот поход Анатолию Марковичу необходимо. И даже посоветовал тихо сидеть в самом последнем танке, замыкающем колонну. И пообещал, что голова его, Анатолия Марковича, останется после этого похода у него на плечах. А больше ничего не пообещал — сказал, что играть хочет. Парню давно за двадцать пять, вон, его коллега в штате Орегон пятикратный папаша, а этот не только никак не женится, а все играть не перестанет. И не голубой даже, а то Ивнинг уж знал бы! Интересно, чем он с компьютером занимается, виртуальным сексом, или как?

Долготерпение царя тоже могло иссякнуть. Царевичу, если он жив-здоров, а это с гарантией так, не то предикторы дали бы знать, шел тринадцатый год, будь царевич евреем — стоял бы на пороге совершеннолетия, и даже не будучи евреем, тоже едва ли мог считаться недорослем. В пятнадцать лет царевича должно показать народу. Точка. Значит, времени больше нет, значит, нужно идти и брать штурмом… подземный город Киммерион? Ни наблюдения со спутников, ни прямые допросы егерей заповедника существования в этом месте какой-либо цивилизованной деревни, даже в одну улицу, не подтверждали. Была, впрочем, гряда каменных столбов на склоне Уральского хребта, куда и альпинисты не совались — натуральный каменный лес. И получалось, что именно там, под лесом этим, скрыт подземный город, где издается газета «Вечерний Киммерион», идет веселая трудовая жизнь, признается верховная власть российского императора, а население ни в каких гражданских реестрах не числится. Натуральный Китеж, да и только. И есть туда лишь одна дорога, и ходит этой дорогой несколько тысяч человек. А где пройдут несколько тысяч человек — там, надо полагать, пройдут и несколько десятков танков.

По наушнику Ивнинга постучали: колонна, как и было уговорено, остановилась и сейчас глушила моторы, оказавшись на расстоянии десяти верст, замеренных заранее до предполагаемого входа в подземный город. По случаю осени в этих краях стояла уже самая настоящая зима, и танки шли если не как по плацу, то и не вязли. Плоские, обтекаемые машины класса «Т-172» вообще мало что могло остановить, кроме озёр кипящей магмы или прямого попадания крылатой самонаводящейся ракеты класса «Первомученник Стефан» с оч-чень, оч-чень солидной боеголовкой. Да и то потерял бы танк всего лишь часть подвижности и долю боеспособности. Серьезные машины производил Императорский тракторный завод тяжелого танкостроения имени Суворова-Рымникского в родном царю Екатеринбурге. Таких машин в поход на Киммерион Ивнинг одолжил на Валдае сорок две, предполагая, что этого хватит. Четыре тяжелых бомбардировщика поддержки стояли готовыми к взлету на аэродроме в Карпогорах. Не совсем законно перемещенный геостационарный спутник над головой передавал нужную информацию во все стороны.

Ивнинг, наученный горьким опытом двенадцатилетнего служения царю, отнюдь не предполагал въехать в подземный Китеж за здорово живешь. Прежде всего, он был уверен, что вход окажется замаскирован — и, быть может, не один день искать придется его. Да и в пещерах от геостационарного спутника, равно как и от самолетов, толку мало. Он вообще-то хотел бы договориться с этим городом мирно. Чтобы его никто не трогал, тогда и он ничего тут не хочет. Пусть выйдут наружу будущая императрица и наследник престола, разъяснят ему, почему они тут прячутся, — а потом, если император разрешит, даже возвращаются назад и никуда не едут. Может, тут безопаснее. Отец-император это понять может. Но пусть скажут, когда все ж таки в Москву явятся. Государь не бронзовый, у него терпение на исходе.

Не будь Ивнинг столь мирно настроен, повесть о нем кончалась бы на следующем абзаце. Передовой танк колонны, о чем сам Ивнинг ведать не мог, стоял в полусажени от головы Великого Змея.

«Наибольшую известность получил список «Слова», сгоревший при пожаре Москвы во время французской оккупации одна тысяча восемьсот…» На этой фразе Чихорича Ивнинг кассету отключил и наушники снял. Сколько «Слово» ни гори, все одно нетленно. Ни к какому другому выводу Чихорич придти не мог. Ивнинг был согласен и на такой вывод, и на любой другой. Лишь бы государь доволен был, не волновался лишний раз. Женскую нежность женская душа Ивнинга изливала на царя в виде материнской заботливости. Не случайно же из всех слов именно слово «мать» наиболее любезно сердцу истинно русского человека!