Евгений Витковский - Земля Святого Витта

— И вот, Геннадий Павлович, мы с вами приехали туда, откуда начинали. Вы принесли нечто. А где вы это нечто взяли — объяснить не можете.

— Отчего же! — не в первый раз, видимо, отбрыкнулся собеседник, — Все мое казино, все казино имени великого Федора Михайловича Достоевского, может подтвердить… Весь партком…

Ивнинг вынул из ларца на столе большой бильярдный шар: старинный, кремового цвета, под мамонтовую кость, и подбросил на ладони.

— А шаров вы покупаете за один раз — шестьсот. Или все-таки восемьсот? Кто, скажите, в вашем казино за последний месяц крупней всех продулся?

— Его высокопревосходительство генерал-губернатор Южной Армении… Прилетал из Ново-Сейшельска…

Ивнинг слегка поперхнулся. В эти дела он предпочитал не лезть — он вообще, как всякий нормальный гей, то есть по-русски — голубой, был пацифистом. Разницы между двумя вариантами ислама он не понимал, и в толк не мог взять, почему западный вариант такового признан в Империи чуть ли не второй, «резервной» государственной религией, тогда как восточный — анафематствован всеми мыслимыми способами. А вот следствие по делу о бильярдных шарах передоверить было никому нельзя. Если только всё это не страшно премудрая подделка, похоже, впервые имелся какой-то пригодный к оперативной разработке след пропавшей Антонины.

Следов на стежках-дорожках нынешней Российской Империи было слишком много, никакая виртуальная гончая, мифическая Виля-Баскервиля не унюхала бы на них след одного отдельно взятого человека. Чего только не случилось в мире и в России со времен коронации императора! Орбитальная станция «Москва-сортировочная» уже третий год висела в небе на геостационарной орбите, и год назад император лично на ней побывал в сопровождении канцлера. Император лично написал курс русской истории для шестого класса российских гимназий. Император ввел закон о всеобщем и полном альтернативном высшем образовании. Император одобрил постройку понтонного моста из Владивостока на Гавайи. Император ликвидировал статус Санкт-Петербурга, Екатеринбурга и Паульбурга (бывшего Кенигсберга) как городов, превратил их в города-спутники Великой Москвы, — как и орбитальную станцию («Москва-Орбитальная»), — собирался проделать то же самое еще с десятком городов. Император то, император сё…

А совсем недавно, вопреки всякой логике, царь даровал независимость Армянскому Царству. Два дня весь мир гадал на кофейной гуще, что бы это означало, а на третий день генерал-полковник Аракелян уже стоял в Эль-Кувейте в приемной у растерянного шейха с грамотами, гарантирующими маленькому государству полную защиту и от персов, и от иракцев, ибо ровно половина — западная и, конечно большая половина — бывшего Ирана теперь именовалась Южной Арменией. Аракелян спешил заверить, что никаких претензий к кувейтским мусульманам (разумеется, только к суннитам) ни один человек во всей Федерации Всех Армений претензий иметь не будет вовеки. Сперва никто ничего не понял, но спутники всяких промышленно-переразвитых держав подтвердили: ни Турция, ни Ирак, ни Кувейт больше не имеют общей границы с Ираном. Ибо граничат они с новым государством — Южной Арменией, расположившейся на большей половине Западного Ирана, со столицей в древнем армянском городе Исфагане, — и с Западной Арменией, которая, в свою очередь с юга защищает границы Священной Армении. Ирану, так и быть, пока позволили существовать в границах восточней Исфагана и Йезда. Все иранское побережье Персидского залива называлось теперь Армянским. А залив предполагалось с общего согласия российского императора и царя Южно-Армянского Тимона Первого переименовать в Армянский. Столицей новорожденной Западной Армении ко всеобщему ужасу оказался Трапезунд, мимоходом откушенный у Турции, — но это, как выяснилось, временная мера, лишь до тех пор, пока древняя столица Армении — Ани — не будет перестроена в современный сейсмоустойчивый город. Еще через два часа Тимон Первый присягнул на верность Российскому императору и вернулся в Москву (не из Трапезунда вообще-то, а всего лишь с подмосковной дачи, но это мелкие детали). Царь Западной Армении Грант Первый находился на пути в Трапезунд, и от него никто ничего хорошего не ждал, ибо никто не знал, кто он такой. А император милостиво разрешил недовразумленным персам (проживающим на территории Южной и Западной Армении) пока что пользоваться армянским алфавитом. Пока. Пока для персидского наречия не будет сложена правильная кириллица…

«Тегераном больше, Тегераном меньше…» — кошмарные эти слова принадлежали кому-то из южноамериканских президентов, в том смысле, что, мол, далеко эта страна и не нас касается границами. В самом же Тегеране фраза звучала страшненько. Куда девалось полстраны? — спрашивали себя шах и его правительство. «Ты еси муж сотворивый сие!» — грозно рявкали на него из Парижа духовные лидеры запрещенных разновидностей ислама. А как дело было осенью, то спустя неделю Норвежский Нобелевский комитет присудил русскому царю свою премию, а царь пожертвовал ее на восстановление разрушенного Тегерана. Ужас подобного жеста дошел до народов лишь тогда, когда со спутников проверили и убедились: Тегеран цел. Пока что. Но уже есть фонд на его восстановление… Ну, а духовное управление персидскими мусульманами правильного толка было теперь размещено в уездном городе Касимове Рязанской губернии. Император ведал, что творил, делая именно такое забытое Аллахом место, как Касимов, духовным центром персидских суннитов. Царь — историк: это знают все. А кто еще не знает — «Тегераном больше, Тегераном меньше…» Нет, ничего не подумайте, но мало ли какие бывают… стихийные бедствия.

Южная Армения признала себя частью Российской Империи. Западная тоже, хотя позже. Северная, «Священная», почему-то осталась независимым государством. Притом нейтральным, лихие газетчики немедленно назвали ее «Закавказская Швейцария». «Гораздо лучше!» — откомментировал русский царь. Но отдыхать в Армению пока что так и не приехал: ни в Священную, ни какую другую. Отдыхать царь ездил в какое-то село на Брянщине, а чаще проводил одинокие дни в пустом мемориальном особняке в Староконюшенном переулке, где под ветками старой латании установил скошенную глыбу светлого мрамора, на ней же написал золотом: «Здесь я был счастлив». Поглядел на этот камушек с неделю, матернулся, велел убрать к чертовой матери — пошлятина! И сфотографирует еше какая-нибудь сволочь… В особняк никого не пускали. Но Анатолий Маркович слишком хорошо знал — что такое мокрые от слез щеки железного императора, проведшего час-другой в этом доме. Иногда царь даже напивался там. Впрочем, через день-другой, получив от Ивнинга SOS, прилетал из дружественного Ново-Архангельска седеющий царь Иоаким, и император на какое-то время обретал душевный покой. Не было покоя одному Анатолию Марковичу Ивнингу; он обязан был найти царскую… м-м-м, невесту.