Александр Маркьянов - Сожженые мосты ч.4

— Я тоже. И к чему вас склоняла эта леди?

— Ну… она говорила про демократию, что демократия — эта высшая форма политического правления в обществе, лучшая из возможных. Что только народ, основной субъект политики может все изменить — но что это "всё" — она ни словом не обмолвилась. Что нельзя прибегать к насилию как к средству решения проблем, допустимы только законные и ненасильственные методы борьбы с нелегитимной властью. Что надо брать опыт с соседей.

— Прекрасно… — Збаражский даже в ладоши похлопал — прекрасная лечь, очень искусно. Целая антигосударственная речь, и при этом в ней не содержится ни одного повода для того, чтобы депортировать ее за антигосударственную деятельность. Сладкая водичка — но на нее многие покупаются. Хотите расскажу, что они хотят?

— Скажите?

— Это что-то типа игры — ненасильственное сопротивление. Чатам-Хаус выпустил сборник методов ненасильственного сопротивления, эти брошюры печатают в одной из самых мощных типографий мира — в "Сторожевой башне", типографии принадлежащей на паях Свидетелями Иеговым и разведслужбам. Это что-то типа игры, понимаете, игра щекочущая нервы — и в то же время относительно безопасная, там не надо подставлять себя под пули или уходить в террористическое подполье, рискуя виселицей. Все то, что там указано — тянет максимум на пятнадцать суток административного ареста. Например — узнать номера местных чиновников, опубликовать их в Интернете, звонить им по ночам и дышать в трубку. Тут даже и на административку то не нагребается, ни угроз, ничего — просто людям спать мешают. Молодежь она же по ночам тусуется в клубах разных, им взять телефон и позвонить — пять секунд. А человек потом всю ночь плохо спать будет, на работу придет невыспавшийся. А если так каждую ночь? Или — точно так же следить за чиновниками, на машине или пешком. Тоже — даже административки нет, идет человек и идет, мало ли кто впереди идет? Или — дорожные и уличные указатели портить — это уже мелкое хулиганство. Лозунги писать — тоже пятнадцать суток. Ну и… много всего, а цель одна — постепенно, не сразу, исподволь, раскачать государство.

— Интересно…

— Еще бы. Вы, как я понимаю — выступили?

— Можно и так сказать.

— И что вы им сказали?

— Ну… что Польшу разорвали по решению мирового сообщества, и теперь у меня нет повода верить, когда то же самое мировое сообщество предлагает Польше помощь. Что если даже Польша обретет независимость — она окажется зажатой между тремя империями даже без выхода к морю, и конец будет печальным. Примерно так.

— А они что?

— Эта… агитаторша смутилась. Ковальчек послушал, потом прекратил дискуссию.

— Как именно?

— Сказал, что время вышло, что сейчас будет обход охраной а он обещал закончить до вечернего обхода и сдать кабинет.

— А как остальные собравшиеся отреагировали на ваши слова?

— На удивление вяло. Мне вообще показалось, что некоторым наплевать на всё.

— Зачем же тогда они собрались…

И тут же родился ответ! Сразу! Правильно заданный вопрос — это уже половина ответа!

— Купить наркотик?

— Может быть и так. Что было потом?

— Потом… этот пан профессор меня на стоянке нагнал…

Улыбнувшись, пан Збаражский поднял руку

— Вы со своей пани объяснились?

— Объяснился — мрачно сказал граф

— И что?

— Да ничего! Какого черта вы спрашиваете!?

— Тут могут быть важны мелочи. Любые. Скажите, а как вам показалось — почему на это сборище пришла пани Елена? Она из-за политики пришла — или из-за другого чего то?

— Не знаю…

Он и в самом деле не знал. И сейчас корил себя за это — надо было обратить таки на это внимание. Но все его мысли в то время были заняты другим.

— Не знаю… — буркнул граф Ежи

— Хорошо, дальше. Профессор нашел вас на стоянке — что было потом.

— Он пригласил меня к себе поехать. Сказал, что я интересно выступаю… все прочее.

— И почему же вы поехали?

— Он сказал, что живет на Ягеллонов. Я сразу догадался.

— Ага! — полковник сделал еще одну пометку в блокноте — это хорошо. Вас видели вместе, как вы уезжали?

Молодой граф немного повспоминал — темно было…

— Темно было… под ночь уже расходились. Не знаю.

— Хорошо. Вы поехали в его машине?

— Нет, в своей.

— Какая машина?

— Фиат. Белый.

— Откуда она у вас?

— Прокатная.

— Это хорошо. А какая машина была у пана профессора?

— Альфа-Ромео Спайдер. Небольшая, красная.

— Хорошо. Вы приехали…

— Туда и приехали — авеню Ягеллонов, дворик такой темный. Поднялись к нему в квартиру…

— Двери он сам открывал?

— Да, сам. И внизу и вверху.

— Консьерж вас видел?

— Там не было консьержа.

— Хорошо, что было потом?

— Потом мы в гостиную прошли. Он музыку поставил, неприятную — рэп какой-то. Сказал, что скоро придет. Я за ним пошел, немного выждал и пошел. Нашел его в ванной — он в одном халате кокаин с какого-то подноса нюхал через деньги, бумажку свернул и нюхал. Ну я ему этот поднос — с ноги да прямо в нюхало… — вздохнул граф

— Хорошо. Дальше что было?

— Дальше я его побил. Сунул ему ствол револьвера в рот и сказал, что убью если он мне не покажет, где у него лежит кокаин. Он мне показал — там в ванной одна из плиток отходит и там тайник.

— Что было в тайнике?

Если бы граф и здесь был повнимательнее — он бы заметил, как насторожился полковник Збаражский, ожидая ответа на этот вопрос. К сожалению, граф не был кадровым разведчиком и не знал, что если ведешь разговор — всегда внимательно следи за невербальными реакциями своего собеседника.

— Пакет там был. Большой пакет и в нем порошок белый.

— Запечатанный?

— Да, запечатанный. Я его порвал, да весь этот кокаин в биде высыпал. Потом смыв включил, и этого… рожей туда. Потом спросил — откуда он взял этот кокаин. Он не говорил — тогда я еще несколько раз его ударил. Вот он и сказал… про Змиевского.

— Конкретно. Что сказал?

— Что наркотики, кокаин и синтетику ему давал на продажу пан Жолнеж Змиевский, он приказывал вовлекать как можно больше молодежи в университете в употребление наркотиков. Еще он сам покупал, героин — но немного, а у пана Жолнежа наркотик был очень дешевый, и он на нем хорошо зарабатывал. Он сказал, что у пана Змиевского квартира в Мокотуве, еще он подозревает, что тот в полиции или беспеке служит.

— Подозревает? — снова насторожился пан Збаражский или знает?

— Подозревает, он так сказал.

— А почему подозревает?

— Он не сказал. Да я и не интересовался.

— Хорошо. Что потом?

— Потом я сказал, что если он к Елене подойдет, и продаст ей что-нибудь, или кто-нибудь другой продаст — я его убью. Потом ушел.

— Ушли?

— Да, ушел. А что мне еще делать тут было?