Александр Нотин - Исход. Экскурсия в мегаполис (журнальный вариант, издание "Шестое чувство")

Наблюдая, как сквозь воздушные вихри вгрызается в небо вертолет Армии обороны, как Крис и Сенька хлопотливо «стреножат» пленников, чтобы потом сообщить о них в ближайшем селении, как быстро и слаженно устраняются следы сегодняшних событий, Антон, неожиданно для самого себя, мыслями снова вернулся к Исходу. Он не знал, что будет дальше. Он был воином и просто выполнял поставленную задачу. Но каждый шаг вперед на этом пути, каким бы трудным он ни казался, утверждал его в главном: вера его наливалась силой, душа, исполненная высоким смыслом, мужала, сердце и разум ясно различали цель, придавая жизни неоценимую полноту.

Волчьи нравы окружающего мира не смущали Антона. Соприкасаясь с ними, он лишь крепче утверждался в правильности избранного общинниками пути духовного обновления. В царстве зла не выстроить дворца счастья. Но и зло не одолеть одной только силой и мыслью человеческой. Без веры, без молитвы, без покаяния, без должного внутреннего устроения, без самостояния в Боге и помощи Божьей род людской был обречен на самоуничтожение. Об этом буквально стенала вся до краев переполненная кровью и страданием история человечества. Исход лишь в очередной (который уже!) раз, страшно и зримо явил человеку эту истину. Неумолимая логика всеобщего духовного распада породила его, сделала явью. Но — поразительно! — та же логика придала Исходу смысл … жизненной необходимости, и в этом смысле он стал Голгофой, призванной утвердить в правде одних и открыть глаза другим, соединить избранных и — возможно, в последней предсмертной конвульсии — вразумить ослепших.

Что же, пора в путь. Командир встал и, стараясь не выдать боли, помахал здоровой рукой прильнувшим к окнам автобуса молодым «спартанцам».

Впереди — за километрами дорог, гарью пожарищ и неведомыми испытаниями ждала Москва.

— Та-ак, Савин, значит, Антон Палыч, генерал… Ишь, какую важную птицу занесло в наши края!

Капитан Федеральной службы охраны порядка (ФСОП) придирчиво вчитывался в предъявленные бумаги — путевое удостоверение и проездные документы, шевелил пышными усами, качал головой и даже причмокивал от усердия. Крупное, чуть отечное его лицо и грузная фигура, облеченная в черный мешковато-неряшливый мундир, кирзовые сапоги и фуражку с кокардой в виде двуглавого орла, совершенно не вязались с напускной важностью. Даже перекинутый через плечо видавший виды короткоствольный автомат не добавлял солидности. Впечатление было такое, что еще за минуту до приезда «Ивеки» с общинниками он сладко спал в стоявшей неподалеку будке КПП, которая вместе с дотом, зенитной установкой, шлагбаумом, несколькими неряшливо одетыми бойцами ФСОП и мостом через Москву-реку отделяла столицу от пригородных Химок и остального мира. Прибытие автобуса, похоже, оторвало капитана от сладких утренних грез, и теперь вся его нелепая, бесформенная, поеживающаяся на осеннем ветру фигура выражала по этому поводу сильнейшее недовольство.

— С какой целью, дозвольте полюбопытствовать, Армии обороны понадобилось вдруг навестить Москву? — язвительно поинтересовался он, косясь на перевязанную руку Антона. В разговоре и манерах капитана угадывалось что-то невоенное, развязно-гражданское. «Наверное, из бывших чиновников или учителей», — подумал Антон, осведомленный о кадровых трудностях «федералов».

— Ну, во-первых, коллега, не Армии обороны, а молодым членам православной общины. Это раз. Под защитой офицеров АО — тут вы совершенно правы. А во-вторых, в бумагах ясно сказано — для ознакомления с городом-героем. Экскурсия, в общем.

— Было бы на что смотреть в этом городе, будь он неладен, — пробурчал себе под нос капитан, изучая копию приказа Главного штаба ФСОП, предписывавшего всем военным и гражданским властям оказывать представителям Армии обороны всемерное содействие. — И чего же это вас только носит туда-сюда? Покоя нет. Мало нам своих проблем. Вон, второй день без смены, ребята изголодались, подмыться, пардон, негде…

Капитан, очевидно уже убедившийся в подлинности бумаг и личности Антона, теперь по инерции брюзжал, делясь со свежим собеседником тяготами «армейской службы». Досталось от него и далекому «центру», бросившему вверенное ему подразделение на произвол судьбы, и бездельникам-подчиненным, и городским властям (снюхались с мафией и жируют). По его словам, служить в ФСОП было хлопотно и опасно, но все же лучше, чем сидеть без работы на копеечном пособии или перебиваться с хлеба на воду в муниципальной школе (все-таки бывший учитель, удовлетворенно отметил про себя Антон). Но как прокормить семью — жену и троих детей, если перебои во всем — «даже, представьте себе, с обычной водой», если «на улицу выйти — не знаешь, вернешься ли живым»? Капитан не на шутку разволновался. Он пыхтел, вытирал со лба капельки пота, заглядывал в глаза Антону и в итоге потребовал адрес «Подсолнухов» — единственного, по его мнению, места, где еще можно было существовать «порядочному человеку с семьей».

Генерал слушал эти охи и ахи вполуха (беспокоила раненая рука), сознательно не перебивал «коллегу», терпеливо дожидаясь, пока тот выговорится; сам же тем временем незаметно изучал окрестности.

Со времени последнего его посещения Москвы — а было это без малого два года назад — город заметно сдал. От некогда сверкающих торговых центров остались лишь похожие на гигантских механических жуков ржавые полуразрушенные конструкции, кое-где уродливо прикрытые остатками стекла. Высотки жилых кварталов зияли пустыми глазницами окон. Лишь на первых этажах угадывалась жизнь: из зарешеченных оконных рам кое-где торчали трубы «буржуек», оттуда вился сизый дымок. Он окутывал некогда горделивые, ныне же потемневшие от копоти и дождей, облезлые фасады домов, усиливая ощущение заброшенности и упадка. Подходы и подъезды к обжитой части многоэтажек были перегорожены надолбами и импровизированными баррикадами из металлолома, добытого, похоже, при разграблении тех же торговых центров. Баррикады несли на себе следы жестоких боев за пищу и тепло, и каждая на свой лад предупреждала потенциального агрессора о готовности дать скорый и решительный отпор. Антон знал: таким образом последние обитатели высоток защищали не только имущество своих квартир, но и содержимое обезлюдевших верхних этажей — остатки мебели, дверей и оконных блоков, служивших топливом для печей.

Краем глаза генерал наблюдал и за первой реакцией «чижиков» на город — воспользовавшись паузой, те не преминули высыпать из автобуса и теперь поедали глазами «экзотическое зрелище». Многие из них вообще впервые увидели высотные дома и то, как эти кирпично-бетонные громадины тянулись вверх, теснились и толкались, налезая друг на друга в молчаливой и беспощадной борьбе за пространство. Антон догадывался: не жалкий вид фасадов (понятный ему, горожанину, помнившему их прежний заносчиво-подтянутый вид), а именно плотность застройки сильнее всего поражает девственное сознание ребят — земля ведь большая, и кругом столько свободного места! Он и сам порой думал, какие неведомые и могучие силы из века в век сгоняли людей во все более тесное, удушливое и разъединяющее городское жительство, в толчею улиц, метро и стадионов? Удобства? Теплые туалеты, вода из крана? Но разве уют индивидуального «стойла», защищенного стальной дверью и хитроумным замком, стоил кошмара чудовищных транспортных пробок, людских водоворотов и ежедневных конфликтов, назойливой пошлости рекламы и атмосферы угрюмого недоброжелательства, пропитавшей каждый квадратный метр мегаполиса? Насколько все-таки должно было быть повреждено и отравлено человеческое естество, чтобы так далеко уйти от здорового чувства достаточности, которое давала только близость к природе?