Андрей Посняков - Демоны крови

Молодая супружница Егора — высокая, несколько тощеватая по местным меркам, девчонка лет шестнадцати с милым курносым лицом, при виде мужа и гостей улыбнулась, сошла с крыльца, поцеловала благоверного в уста, гостям же поклонилась в пояс. Справная девка, в длинной, до пят, юбке, полотняной рубахе с вышивкой, жилеточке — уж точно, не русской, чудинской. Волосы под повойник убраны, да не шибко еще умело — торчит веселая белесая прядь, на лоб, на глаза падает, от того Эйна стесняется, украдкой пытается сдуть непокорный волос. Смешная. А глаза-то у нее — синие-синие, как васильки-цветочки.

Еще раз поцеловав мужа, Эйна приветливо улыбнулась:

— Пожалуйте в избу.

Олекса вдруг застеснялся пуза своего голого, ног босых, в цыпках, в сенях потянул хозяина за рукав:

— Егорий… нам бы это… рубаху какую — наготу прикрыть, а то срамно.

— Дам, дам вам рубахи… Уж какие есть… Входите, входите.

Перешагнув высокий порог, гости оказались в горнице. Собственно — вся изба представляла собой одно большое жилое помещение: слева — глинобитная, на широком поду, печь — естественно, топившаяся по-черному, справа, у небольшого оконца — широкие лавки вдоль стен, сколоченный накрепко стол, прялка, рядом — деревянный ткацкий станок, в красном углу — иконы, чуть дальше, за печью, — ложе с набитым свежей соломой матрасом. Никакого потолка, конечно, в те времена еще не было — так и поднимались стрехи, крыша — туда, в специальное отверстие, и уходил дым, да еще — в расположенные под самой крышей волоковые оконца. У печи стоял ухват, в углу, над наполненной водою кадкой, в железном светце уютно горела лучина.

Вытащив из-под лавки сундук, Егор распахнул крышку:

— Посейчас вам рубахи сыщем… Вона! Одевайтеся, да поговорим, покуда супружница ушицу спроворит.

Путники не заставили себя долго упрашивать, быстро натянули любезно предложенные хозяином рубахи, а вот насчет обуви, увы… ну, не брать же с собой резиновые сапоги и кеды? Пришлось там, на островке, оставить.

Пока Эйна возилась во дворе у летней кухни, гости и хозяин степенно беседовали, лениво потягивая квасок из голубики с черникой. Или лучше сказать — морс. Больше говорил Ратников, умело уводя нить разговора в сторону от Торопца, где ни он сам, ни Олекса отродясь не бывали. Поговорили про погоду, про лихих людей — «шильников», — потом Миша принялся рассказывать про Господин Великий Новгород, где бывал якобы по торговым делам.

Егор слушал раскрыв рот — понятно, в деревнях такие разговорчивые гости появлялись нечасто. Вообще, в средневековье чужаков не жаловали… но послушать любили.

— Ай, неужто каменный храм-то? — удивленно бил себя по коленкам хозяин.

— Конечно, каменный! И еще много каменных церквей в городе есть.

— Иди ты!

— А еще…

— Погодь, погодь, не рассказывай… Пойду, гляну — как там супружница?

— Ну, ты! — едва Егор вышел, Миша неприязненно посмотрел на Олексу. — Чего воды в рот набрал? Давай, давай, рассказывай тоже, я же не могу за двоих языком ворочать.

— Ой, батюшка! — явно обрадовался парнишка. — Так ты бы только сказал! Я много чего порассказать могу… Да боялся тебя перебить, милостивец!

— Боялся он, — Ратников хмыкнул. — Чего другого бы лучше боялся…

Ничего! Вечером настал и черед Олексы — после ушицы явились «на беседу» самые уважаемые мужики и парни, да и Тимофей Овчина самолично пожаловал, а как же! Торговых гостей всем было интересно послушать.

И уж Олекса их ожидания не обманул — молол языком так, что даже привычный к российскому телевидению (хотя за последнее время и немного отвыкший) Ратников давно уже потерял нить беседы: юноша рассказывал то об одном, то резко перескакивал на другое, потом — на третье, затем снова возвращался к первому… Клиповый подход, мать его за ногу!

А как Олекса описывал «шильников», якобы лишивших «добропорядочных господ купцов» честно заработанного прибытка! Как он их крыл…

— Раскудрит-твою через так разэтак в перду за морду через сапоги на ногу голенище!

Вот так примерно. Не только у Миши уши вяли — Егор давно сплавил женушку к соседям. А нечего тут мужские разговоры слушать! Еще чему плохому научится. Особенно от этого, молодого… ишь, как заковыривает, экими загогулинами словеса пускает! Молодо, однако не зелено… Отнюдь! Ишь ты…

Соседушки засиделись до полной темноты, пока староста Тимофей Овчина не пристукнул, наконец, рукой по столу:

— Все, робяты! Завтрия, чай, не воскресенье — работу робить.

Все степенно поднялись, поклонились, вполголоса переговариваясь и смеясь, вышли.

Староста задержался на пороге:

— Ну, что и говорить — уважили, гостюшки. Вы что там себе дальше-то думаете?

Ага! Вот он — главный вопрос. И в самом деле — дальше-то что?

— В Плесков-град будем пробираться, — твердо заявил Михаил. — Однако поначалу попробуем и в Дерпт, может, кто из знакомцев поможет.

— В Дерпт — это правильно, — Тимофей улыбнулся в бороду.

Еще бы не правильно — самому хоть не ехать, докладывать о чужих.

— К Якову, приказчику орденскому, зайдите… тут, недалече, я обскажу, как найти. Может, и поможет чем.

Орденский приказчик? А вот это уже интересно…

— Недалече?

— Да замок тут есть, кром. Недавно выстроен, — наскоро пояснил староста. — Лыцарей, правда, там нет, одни монаси да кнехты… И вот приказчик, Яков.

— Обязательно зайдем, добрый человек. Только это… нам бы обувку какую… А то босиком неудобно как-то. Тем более — в замок.

— Обувку, говорите? — Тимофей задумчиво сложил губы кружком. — Сладим!

Эйна постелила гостям в клети — хорошо там было, привольно! Узкие, закрытые изнутри ставнями на ночь окна, широкие лавки вдоль стен, полки с припасами, стол. На лавки хозяйка набросала свежего сена, накрыла сверху холщовыми покрывалами — спите, гостюшки дорогие.

— И вам спокойной ночки, — вежливо улыбнулся Ратников.

Повернувшись к иконе, перекрестил лоб и тихонько, вроде бы как себе под нос произнес:

— Ну и лето вышло у нас… несчастливое. Вот в прошлом, от Рождества Христова одна тысяча двести сороковом, иное дело было…

Молодая хозяйка услышала, обернулась в дверях:

— Разве ж прошлое лето сороковое было? Ну-ка… — зашептала про себя, подняв глаза к небу… — посейчас лето шесть тыщ… м-м-м… это от сотворения мира, а от Рождества Христова — сорок второе… нет, сорок третье… А сорок второе — в прошлое лето и было!

— Да… — Михаил тоже зашевелил губами, якобы считал. — Так и есть все, это я запамятовал.

Уснули быстро, долго не ворочались, не разговаривали, да оно и понятно — устали, уморились за день. Дурманяще пахло пряными травами свежее сено, слышно было, как в хлеву блеяли загнанные на ночь овцы, в кустах, рядом с забором, вел свои трели чаровник-соловей. А где-то совсем рядом, под лавкою, неумолчно трещал сверчок.