Роберт Асприн - За короля и отечество

Смотреть на недоверие в глазах у мальчишки было истинным удовольствием. Недоверие и страх того, что этот грех окажется правдой. Ну, не кровосмешение, и все же, стань эти «очень, очень дружеские отношения» достоянием гласности, и это не оставит от их репутации камня на камне. Если, конечно, Ковианна сумеет что-нибудь доказать. И как раз тогда, когда она почти утратила надежду отомстить, подворачивается такой восхитительный случай!

Долгую минуту Медройт молчал, нахмурившись чернее тучи.

— Что ты хочешь сказать мне, Ковианна? Не вижу, каким образом это меняет мое положение. Мой дед лишил мать наследства, законным образом отдав трон Моргане, а не мне. Так ведь он имел на это право!

— Может, и имел, — мягко произнесла она, погладив его по руке. Тело его отозвалось на ее прикосновение дрожью, лучше всего остального объяснившей Ковианне все, что произошло, — и его возбужденный, несчастный вид, и гнев Морганы. То, как переглядывались Медройт с Ганхумарой, разумеется, не укрылось от внимательного взгляда Ковианны. Значит, Моргана застукала эту парочку, оставив его неудовлетворенным — а значит уязвимым. Что ж, таким положением грех не воспользоваться и уж насладиться сполна. — Конечно, имел. Он имел право лишить наследства Маргуазу, а заодно и тебя. И все равно жаль. У тебя задатки отличного короля, дружок.

Он посмотрел на нее в полнейшем смятении.

Она улыбнулась ему в глаза, потом придвинулась ближе и осторожно погладила пальцами его штаны ниже пояса. Потом сильнее — по мере того, как выпуклость там делалась явственнее. Соитие вышло коротким и бурным, как она и ожидала, и совершенно сокрушительным для мальчишки, который, опять же, как ожидалось, оставался до сих пор девственником — судя по неловкости, с которой он лез к ней под юбки, неумелому дерганью, не говоря уже о скорости извержения. Она укусила его за ухо и больно царапнула ногтями его спину в абсолютно наигранном восторге, когда он кулем свалился с нее.

— Ах, что за король вышел бы из тебя, — шепнула она ему на ухо. — Прекрасный, сильный, мужественный король. Ты этого заслуживаешь.

— Может, — прохрипел он, задыхаясь, — может, и стану… и раньше, чем ты думаешь.

Она расшнуровала платье, прижала его лицо к своей груди и покусывала его за шею, пока новая волна содроганий не замедлилась немного.

— Это как же?

— Тетя… она… обещала мне… Гэлуиддел… если я… послушаю ее… А-аах!

Он снова задергался. Ковианне, отчаянно желавшей заставить его говорить дальше, пришлось подождать. Она напряглась и застонала, как будто от наслаждения.

— Господи, милый, как это?

— Д-далриада… союз… Боже, о-о Боже… — Он содрогнулся еще раз и обмяк, лежа на ней, задыхаясь и дрожа.

Ковианна подразнила его еще немного, прежде чем позволить ему соскользнуть с себя. Потом крепко-крепко поцеловала, вновь возбудив до предела: если он вымотается прямо сейчас, меньше шансов, что он нарушит ее планы в отношении Морганы. После третьего быстрого оргазма он уснул как полено. Она так и оставила его лежать со спущенными до колен штанами, аккуратно зашнуровала платье и оправила его.

— Заезжай к нам на юг, в Глестеннинг-Тор, милый мальчик, — шепнула она ему на ухо, прекрасно понимая, что он ее не слышит. — Мне найдется чему тебя поучить, пока ты не женился на своей ирландской принцессе.

Возвращаясь в свою комнату, она улыбалась. У себя она достала из сумки маленький кисет и заварила горсть его содержимого: ей вовсе не улыбалось понести от Медройта. В ее планы входила охота на крупную рыбу, а не на молокососа, которому не суждено стать королем чего бы то ни было значительного. Особенно теперь, когда Арториус узнает об измене, которую задумали этот щенок и его тетка.

На следующей неделе, когда все британские короли соберутся на совет обсуждать саксонскую угрозу с юга, у Ковианны будет в достатке времени исполнить свои планы самым восхитительным образом. А заодно обновить связь с Эмрисом Мёрддином — любовником по крайней мере куда как более искушенным, чем этот дурачок Медройт, да и практического толку будет больше. Она умылась в тазу и всю дорогу до королевского дома, где ожидали прибытия Куты и его саксонских псов-прихвостней, продолжала улыбаться.

Рассвет, как показалось Стирлингу, наступил возмутительно быстро.

С рассветом объявились саксы.

К удивлению Стирлинга, встреча состоялась в просторном дворце за пределами крепостных стен. Его разбудили задолго до первых лучей солнца, и сделал это слуга, сопровождавший его с самого Кэр-Удея, — этакая помесь ординарца и телохранителя. Стирлинг проглотил горячий завтрак из подслащенной медом овсянки и натянул лучшую одежду, которую захватил тот из Гододдина, — богато расшитый алый с синим кафтан, тёмно-зеленые штаны из мягкой, как бархат, кожи и короткий черный плащ, отороченный белым соболем и закалывавшийся на груди здоровенной золотой брошью, весившей, поди, с четверть фунта. Потом он обул тяжелые башмаки, перетянул штанины на щиколотках кожаными ремешками, пригладил влажные волосы и решил, что готов, насколько это вообще возможно.

На улице его уже ждал конь, грызя удила и пыхая паром в морозный утренний воздух. Солнце еще не оторвалось от линии горизонта, когда Стирлинг тронул его с места и рысью поехал к выходу из крепости. Он с удовлетворением отметил про себя усиленную охрану на стенах и сторожевых башнях. При свете дня крепость производила еще более сильное впечатление, чем накануне ночью. Стены из красного песчаника казались еще толще и неприступнее, неуязвимые для всего, за исключением разве что артиллерийского огня — а черный порох останется для европейцев тайной еще несколько столетий. Тут они выехали из крепости, и Стирлинг разинул рот от восхищения при виде раскинувшегося перед ним города.

Высоко в небе кружили с пронзительным, жалобным криком белые чайки, и первые утренние лучи окрашивали их крылья и подбрюшье редких облаков оттенками золотого и розового. Вдалеке блестела поверхность залива Солуэй, и его узкая оконечность напоминала Стирлингу хищную клешню, впившуюся в сушу и тянущуюся к Кэрлойлу. На запад уходила от города полоса Адриановой стены, повторявшей изгиб залива-клешни, прежде чем окончательно и бесповоротно упереться в Атлантический океан. Совершенно неизвестный историкам двадцать первого века акведук снабжал водой крепость, а ответвления его разбегались по всему городу.

Несмотря на ранний час, город уже проснулся. Жители Кэрлойла наполнили утро звоном кузнечных молотов, скрежетом пил, мычанием скота, блеяньем овец и кудахтаньем кур, которых везли на рынок. В воздухе стоял аромат свежевыпеченного хлеба; торговцы с грохотом отворяли ставни своих лавок. Больше всего Стирлинга поразило несколько остекленных витрин.