Роберт Асприн - За короля и отечество

Ковианна, выросшая в клане мастеров, умевших также и выгодно торговать своим товаром, знала ценность этих монет почти с пеленок. За прошедшие с тех пор годы она собрала неплохую коллекцию римских монет, которым время от времени находила весьма выгодное применение. Поэтому, держа двумя пальцами блестящий золотой кружок стоимостью в добрую сотню серебряных сестерциев, то есть вдвое дороже золотого солидуса Константина Великого, и увидев алчный блеск в глазах менестреля, она поняла, что тот всецело в ее руках.

— Исполни все так, как я тебе сказала, — мурлыкнула она, — и ты получишь вот это. Только не проболтайся об этом хоть единым словом кому угодно, пусть даже друзьям-менестрелям или подружке, — отдай это Арториусу лично в руки и получишь и это, и еще такие же. Много таких. Получишь, когда отдашь письмо Арториусу и привезешь его ответ мне в Глестеннинг-Тор. Только скачи как ветер, ибо время тогда будет на вес золота. — Говоря, Ковианна не забывала крутить монету в пальцах, наслаждаясь неприкрытой алчностью во взгляде менестреля. Наигравшись вдоволь, она без предупреждения кинула ему монету.

Он поймал ее на лету, как голодная собака — кость, и повертел ее перед глазами.

— Клянусь хоть Афаллахом, хоть Христом, я отдам это письмо лично в руки дукс беллорума и ничьи другие, пусть даже для этого мне придется скакать через море в Авалон и обратно. — Он сунул монету в поясную сумку и протянул руку за письмом. — Значит, если я ничего другого не услышу от тебя, в полнолуние все так и сделаю.

Вполне удовлетворенная этой реакцией Ковианна отдала ему письмо, и оно исчезло у него в рукаве.

— Сделай это для меня, не привлекая ничьего внимания, и будешь вознагражден по заслугам.

— Всецело к твоим услугам, — поклонился он.

Ковианна оставила его весело насвистывать что-то, а сама собрала свои сумки, отнесла их через дорогу на конюшню и отдала слугам, чтобы те приторочили их к ее седлу. Возвращаясь на улицу, она едва не столкнулась в дверях с Эмрисом Мёрддином.

— Ковианна, — улыбнулся Мёрддин. — Куда ты спешишь сейчас, среди всеобщего смятения? Обратно в Гододдин?

— Нет, — негромко ответила она, напустив на себе предельно озабоченный вид. — Теперь, когда на юге зреет война, а мои соотечественники в Глестеннинг-Торе считаются одной из самых соблазнительных для саксов целей, там я буду нужна куда больше, чем в Гододдине.

— Тебе не стоит рисковать собой, — возразил он, намотав на палец прядь ее золотых волос.

— Смерти, Эмрис Мёрддин, я боюсь не больше, чем ты. И уж ты-то не можешь не понимать, что мое место — в кузнице, среди моих людей. Выковывая мечи и врачуя в меру сил пострадавших.

Он нахмурился.

— Неужели ты так низко оцениваешь наши шансы на победу, что готовишься врачевать раненных при осаде Тора?

Ковианна негромко рассмеялась.

— Ох нет, ты меня совершенно не так понял. Я всецело уверена в силе наших воинов. Но когда короли требуют сотни мечей, и срочно, кузнецы работают без передышки, почти не отвлекаясь на еду или на сон. Даже подмастерья валятся от измождения, а что уж говорить о мастерах, которые за месяц выковывают больше клинков и наконечников, чем в обычное время за полгода. Работа, которую выполняют в такой спешке, неизбежно влечет за собой несчастные случаи, а то и смерть. В такое время без врачевателей не обойтись.

Мёрддин даже зажмурился от удивления, что изрядно ее развеселило: не так уж часто кому-либо удавалось удивить премудрого друида.

— Прости меня, дорогая, за глупость, — с извиняющейся улыбкой вздохнул он. — Зато, — он нежно погладил ее по щеке, — у меня будет приятное общество по дороге на юг.

Ковианна позволила своему взгляду смягчиться.

— О лучшем спутнике я и мечтать не могла бы, Мёрддин.

Он осторожно поднял ее лицо за подбородок и поцеловал в губы.

— Дорога нам предстоит долгая, но, увы, в обществе других, — нежно прошептал он ей на ухо.

— Даже в битком набитой таверне найдется конюшня, — шепнула она в ответ, — а на конюшне — сеновал, и вряд ли даже самые бдительные конюшие сторожат его всю ночь напролет.

Он громко рассмеялся.

— Чего-чего, а на сеновале я не бывал… — он помолчал, подсчитывая, — должно быть, лет двадцать, если не ошибаюсь. Кажется, как раз после ночи на сеновале я решил на ней жениться.

Ковианна, которую изрядно раздражало любое упоминание о жене Эмриса Мёрддина, шлепнула его вроде бы игриво, но больно. На деле Ковианна терпеть не могла Мёрддиновой жены, которая не только не собиралась оставлять мужа вдовцом (похоже, она могла бы пережить и самого Господа Бога), но и, будучи на редкость подозрительной сучкой, совала нос в дела Ковианны всякий раз, как обеим женщинам случалось оказаться в одном городе. А это было не так уж редко, что сильно мешало Ковианне выкачивать из Мёрддина все, чему он мог ее научить, — включая, например, то, как осуществлять свои чаяния, чтобы они казались при этом чьими-то чужими идеями, или как играть на амбициях британских королей, тупее и скучнее которых, по мнению Ковианны, найти в мире почти невозможно.

Мёрддин поморщился.

— Прошу прощения, Ковианна, — постараюсь не вспоминать про нее. Во всяком случае, на время дороги на юг до Кэр-Бадоникуса.

Да уж, постарайся, прошипела про себя Ковианна, продолжая мило улыбаться в глаза Мёрддину. Как показывал ее опыт, мужчины, даже обладающие друидическими знаниями, как Мёрддин, сплошь и рядом вели себя как совершеннейшие идиоты, прислушивающиеся не к своим мозгам, но единственно к своим мужским достоинствам.

— Пойду, — произнесла она, однако, вслух, — присмотрю за тем, чтобы мои снадобья уложили как надо.

— Что ж, встретимся на пути из Кэрлойла.

Ковианна проскользнула обратно в залу и поискала взглядом Арториуса: тот был целиком поглощен разговором с седобородыми королями и их наследниками. Дукс беллорум уже снял свой меч; во всяком случае, ни его, ни ножен нигде в зале не было. Поэтому Ковианна на цыпочках пробралась в комнату, отведенную Арториусу и Ганхумаре.

Юной королевы в комнате она не застала, хотя повсюду были в беспорядке раскиданы ее платья и украшения. Из-под одного из дорогих шелковых Ганхумариных платьев виднелись ножны Арториусова меча. Ковианна вытащила искусно выкованный меч из ножен и небрежно бросила его на кровать среди груды шелков, мехов и привезенной из Константинополя кашемировой шерсти.

Что ж, меч она оставит Арториусу — теперь от загубленной репутации его не будет отделять ничего, кроме обнаженного клинка. Вся мощь Калиберна заключалась не в дамасской стали, столь ценимой богатыми военачальниками, а в ножнах — а как раз их-то Ковианна собиралась оставить у себя. Тихонько посмеиваясь, она спрятала ножны в складках юбки и поспешила к себе в комнату спрятать их среди оставшейся поклажи.