Федор Березин - Параллельный Катаклизм

– Интересное будет время, наверное.

– Еще бы, – встал на знакомую линию Скрипов-Баженов. – Поверьте, Землю всю заселят, даже океаны застелят надувными плотами и вознесут на них белокаменные города. Сверху планету покроют куполом, прозрачным, понятно, дабы предохраниться от метеоритов и прочих комет.

– Купол, должно быть, толстый будет?

– Да, метра два-три, из чистого кварца, а лучше из искусственного алмаза. Огородят всю Землю таким куполом-сферой.

– Дорогое, признаться, удовольствие.

– При реальном коммунизме деньги не будут иметь цены.

– Вам виднее, адмирал. Ну что, давайте еще вздрогнем за наших трудолюбивых потомков. – Морские офицеры опрокинули фужеры в свое внутреннее, ограниченное кожным покровом пространство.

– А как же тот купол будет держаться? – внезапно задумался Маклай Колокололов. – На чем он будет стоять? Колонны опорные-то потребуются о-го-го. А вдруг штормы? Он точно не развалится?

Лже-Скрипов привычно задумался. Однако редко употребляемое спиртное действовало в данном случае подобно новому мозговому медиатору. Он тут же нашелся:

– Я размышляю так: купол-яйцо будет стоять на специально прирученных гравитационных силах.

– Точно, на гравилетах, – с уверенностью согласился Маклай Колокололов, также ощутивший себя очередным Нострадамусом.

– Хороший у тебя мир, – наконец подвела итог Аврора, когда ей представилась возможность говорить. – В нашем нам хватало автомобиля, а здесь и на самолете не скрыться.

– Выходит так, – согласился Панин. – Выходит так.

Он пытался сосредоточиться на перешнуровывании ботинок. Но и разговору он был рад, это было отвлечение. Отвлечение от произошедшего. Двадцать минут назад они бросили в лесу Ричарда Дейна, совсем раненого и беспомощного, храбрившегося при них, но, возможно, сейчас уже потерявшего сознание, а может, вообще с остановившимся сердцем внутри, или – кто знает – вдруг из него уже вылилась вся кровь? Конечно, они ведали, что очень скоро его все равно найдут, но не будет ли тогда совсем поздно? А вот во что Панину и Авроре совсем мало верилось – это в то, что Ричард Дейн собственноручно вызовет на место посадки «Скорую помощь». Пока были рядом – верилось, а вот теперь...

А еще Панин чутко прислушивался вокруг, боясь, кроме всего прочего, внезапно оглохнуть от рева вертикально взлетающего «Яка» – ведь могло быть и такое. Кто мог помешать списанному летчику взвиться в последний полет и в последнее падение, дабы еще более запутать след? И тогда на плечах Панина будет висеть не только предательство собственного ведомства и растранжиривание народного электричества в больших масштабах, тогда на него облокотится настоящая вина. И висеть ей навсегда, при любом раскладе будущего. Даже если все завершится превосходно и жить Панину с Авророй вечно и более не тужить, камень этот, со смертью повязанный, перевесит все последующее счастье. Ну, а если попадут они в лапы закона, или, точнее, спецслужб, то срезанная жизнь американского пилота совсем уже зазря. И можно пройти через пространства навылет, но нельзя развернуть обратно время. Хоть часы прошли, хоть секунды – кануло все навечно, хоть суставы выверни, кусая локти. И вина эта тягучая навсегда на плечи, в отличие от погон.

– Куда дальше? – спросила Аврора.

И Панин и она знали – вопрос ее риторический, и не важен ответ. Просто отвлечение мыслей от внутреннего сосущего водоворота, как запрет смотреть вниз, с высокой пожарной лестницы.

– Теперь на трассу, милая, – произнес он, обнимая ее за плечи и маскируя в спутанных волосах свои набухающие слезы. – И, дай бог, дабы не попался навстречу кто-то слишком упрямый. Не хочу я еще и здесь убивать. А мир мой вполне хороший, только влезли мы в него без спросу и спугнули сторожей.

Конечно, в Сочи было хорошо. Как истинные морские волки, Баженов с Колокололовым совсем не купались в море – что им эта черноморская лужа после Великого океана. На пляже они также не загорали, уж наполучали ожогов кожного покрова всяческих степеней в Тасмании, пусть вон полярники с подводниками греют кости, им не помешает лишний ультрафиолет. Кроме всего, конечно, загару и купанию несколько мешала зима, ведь они теперь очутились в Северном полушарии, а здесь все навыворот, по отношению к оставленной недозавоеванной Австралии.

С утра пораньше они обычно подзаряжались очередным сортом грузинского вина, в обед боролись с непогодой пивком, а вечером участвовали в каком-нибудь культурно-массовом предприятии типа танцы белые и обыкновенные.

Вот тут однажды и случилась неожиданность – Баженов-Скрипов влюбился. Вероника действительно была удивительной девушкой, хоть ее имя и не несло в себе революционного заряда. На некоторое время Баженов даже забылся – перестал посылать письма приемной семье. Как-то после повседневной обеденной тараночки под пивко он внезапно вспомнил о новорожденном Скрипове-младшем. Коммунистическая совесть мучила его приблизительно в течение двух литровых кружек. Разводиться все-таки придется, решил он, цедя третью. Текучка великанских перспектив победившего социализма, обсуждаемая с Маклаем Колокололовым, как-то внезапно отступила куда-то в дальние дали. Затем он начал размышлять о том, не явится ли развод помехой в служебном движении, ведь он все же замполит, пусть и адмирал.

Это озадачило.

Теперь на их стороне были некоторые плюсы, немного, но были. Первое, это был его собственный мир. Он знал его, и здесь было меньше шансов попасть впросак по невежеству и глупости. Далее, даже в случае поимки ему никак не смогли бы по-настоящему впаять статью по шпионажу. Если только «тасовать карты». Однако нет здесь КГБ и «открытых» процессов против «контры». Что случилось реально? Ну, помешался парень на любви. Бывает. Повесить на него перерасход электричества? Так за сто жизней не выплатит, нет в нашей новой России таких зарплат, по крайней мере официально. А еще была надежда, что западные коллеги, увидев его бегство, и правда подумают, что дело нечисто, и включатся в борьбу. А когда титаны дерутся, у маленьких мышек есть шанс прошмыгнуть под ботинками. А еще одним пунктом было то, что теперь нужно было драться до последнего. Не на кого теперь было надеяться и не на что, тем более при заядлом атеизме. Раньше была надежда на прорыв в другой мир, на Ричарда Дейна. Нет теперь этих ступеней, пройдены они, обвалились под подошвами.

А что еще против нас, размышлял далее Панин, и что за? Хорошо, что в России теперь есть Конституционный Суд, а в мире Организация Объединенных Наций, но нам-то что за дело? Знаем мы слишком много, и нельзя нас в этот Конституционный Суд, как и во все прочие допускать, нет нам туда дороги. В былые советские времена родного мира, мягкого, не сталинского периода, была бы нам прямая и ровная дорога в сумасшедший дом: ковры красные расстелены и двери с музыкой нараспашку. Но канули безвозвратно те благие годы, когда правил... Загадка на эрудицию. Брови черные, густые, речи длинные, пустые? Теперь таких опасных людей, как Панин, тех, кто много знает, но контролю не поддается – отстреливают. Впрочем, как и во все остальные времена, что это мы в самообман и идеализацию ударились?