Александр Трубников - Черный Гетман

— Поднимем же чарки, — громыхнул над столом голос старшего казака, на груди которого переливалась в лучах заходящего солнца отобранная у мурзы кольчуга, — за раба божьего Филимона. Пусть земля ему будет пухом.

Сидящие за столом подняли разномастную посуду, от найденных в татарских вьюках дорогих серебряных бокалов до простых глиняных кружек и, не чокаясь, выпили.

Поминки с непременными песнями затянулись до позднего утра. Покинув застолье, Ольгерд выбрал место на солнечном пригорке, подложил под голову седло и провалился в недолгий дневной сон. И снова, как когда-то в Любецком лесу, встал перед ним волк-душегубец. Не хохотал на сей раз, а медленно, кошачьим шагом, переступая прямыми лапами, подошел вплотную, заглянул в глаза.

"Щемилу тебе не прощу, — прорычал тихо, почти ласково, — теперь за тобой должок, литвин. Только не трудись его отдавать, сам свое возьму. Баш на баш, твой соратник за моего". Желтые глаза оборотня сверкнули сатанинским блеском, Ольгерд не выдержал, отвел взгляд. Волк толкнул его пахнущим псиной боком и прошел мимо, напоследок обидно хлестнув по лицу кончиком хвоста.

Ольгерд открыл глаза, вскочил, ощущая на спине под рубахой липкий холодный пот. Пришел в себя не сразу, но отдышался, понял что это всего лишь сон успокоился. С пробуждением хмель от выпитого в немалом количестве коварного хлебного вина быстро выветрился из головы. Теперь нужно было оставить все страхи и позаботиться о ближайшем будущем.

Он оглядел понемногу возрождающийся к жизни хутор. Местные жители резали камыш и укладывали его в связки, чтобы перекрыть сожженные налетчиками крыши. Казаки крутились возле коней — закончив все дела собирались в дорогу, нести дозор. Измаил, спустившись к воде, стоял меж челнами, скинув наряд богомольца и умывался, подставляя под пригоршни бритую голову.

Ольгерд присоединился к приятелю, но одним лишь умыванием не обошелся — скинул порты и рубаху, вздымая брызги вбежал в воду, охнул, проплыл саженками взад-вперед по неширокому плесу, выскочил, сбегал до коней за сменой белья, вытерся, оделся в чистое, приладил на бок воеводину саблю и кликнул египтянина:

— Ну что, волхв-язычник, пошли мурзу допрашивать!

На полпути к остову сгоревшей хаты, внутри которого держался под караулом взятый полон, их перехватила сухонькая старушка в чистой вышитой рубашке. Начала мелко кланяться, то и дело открывая за отстающим воротом сморщенные груди и зачастила тем малоруccким ручьистым говором, в котором с непривычки едва разбирались слова.

— А вот и полудник готов, воины-заступники! Покуштуйте, чем бог послал. Век вам благодарны будем, что от татарвы злой спасли, да Филимона нашего защищали. Жалко старого, добрый был кобзарь…

На столе, к которому их оттянула радушная хозяйка, снова, как и вчера, было одно лишь сало. Но, похоже, уже из давних, последних запасов — старое и твердое как подошва. Ольгерд глотнул вишневого взвара, кромсанул хлебную краюху и впился зубами в бело-розовый шмат. Сало было старым и жилистым не только на вид — кусок оторвать он не смог, сдался, отрезал то, что надкусил и долго истово жевал, боясь обидеть хлебосольных хуторян.

Сарабун, за короткое время пребывания в селении, заслуживший славу великого лекаря обошелся без политесов. Повел носом в сторону стола, скривился, спросил у хозяйки:

— У вас что кроме сала другого ничего нет?

— Откуда ж взяться другому? — искренне удивилась старушка. — На украйне ведь живем, у самой границы. Овец, коров, да и коз тут держать нельзя: татары если не сведут, так зарежут. А свиней они не трогают, вера басурманская не позволяет, вот мы сало на всю зиму и запасаем…

Отдав должное угощению, компаньоны вернулись к намеченному допросу…

На второй день пребывания в плену мурза растерял всю свою татарскую спесь. Сидел в углу, глядя голодными глазами на брошенный ему казаками перемазанный землей и сажей шмат неизменного сала. Если верить выражению его лица, то в душе правоверного мусульманина уже не первый час шла нешуточная борьба между голодом и запретами шариата. При этом, судя по тому, как его рука невольно тянулась к единственной доступной сейчас пище, голод медленно, но верно одерживал победу.

Оголодавший татарин злобно зыркнул на дознавателей, но сразу понял, что пришли на серьезный разговор и ругаться не стал. Измаил, как выяснилось, изрядно изъяснялся на одним из татарских наречий, а Ольгерд, проживший несколько лет на Дону, тоже неплохо понимал речь ногайца.

— Ты мой пленник, — для начала объяснил мурзе Измаил. — Если ты сейчас расскажешь нам честно обо всем, что тебя спросят, то мы будем к тебе благосклонны. Если откажешься — убьем.

— Зачем меня убивать? — искренне удивился татарин. — В любом пограничном городе польский воевода даст за меня не меньше восьмидесяти ваших денег серебром. Ему это выгодно, потому что меня можно будет обменять на вашего пленника, так что обмен обойдется дешевле, чем выкуп.

— Нам не нужны деньги, — ответил Измаил. — Нам нужны знания.

— Спрашивайте, — пожал плечами мурза. — Только, если можно, дайте вначале халильной еды: баранины или конины, в крайнем случае просто хлеба. У меня от голода мутнеет в глазах, но если я сейчас попробую хотя бы маленький кусочек этого шайтаньего угощения, — он указал на валяющееся перед ним сало, — то мне, чтобы очиститься от скверны, придется совершить долгий и разорительный хадж.

— А почему вас кормят только салом? — поинтересовался Ольгерд.

— Запорожцы не только хорошие воины, но и очень веселые люди, — скосившись на караульного, пробурчал Еникей. — Они смотрят на то, как мы, мучаясь от голода, жуем этот жуткий прогорклый жир, тем самым делая харам, и смеются как дети…

— Это лучше, чем быть посаженным на кол, — заметил Измаил. В голосе египтянина неожиданно прорезалась сталь. Мурза осекся и заерзал, словно заостренный конец уже коснулся его тощей задницы.

— Я готов рассказать все что знаю! — плаксиво выкрикнул он. — Но только прошу об одном — не глумитесь над моей верой и дайте хоть немного еды.

Ольгерд достал из наплечной сумки четвертушку хлеба, протянул татарину. Тот с ворчанием впился в нее зубами. Дождавшись, когда пленный, почти не жуя расправится с едой, они продолжили разговор.

— Зачем ты пошел в набег на бедный хутор вместе с неверным разбойником? — спросил Измаил.

— Щемил приехал ко мне в юрт и сказал, что это приказ Димир-аги.

— Ты и воины твоего юрта — служите Димир-аге?

— Ногайцы не служат никому, даже самому султану! С этими неверными мы просто торгуем.

— Торгуете людьми?

— Однажды Пророка, мир ему, спросили: "Какой заработок является наилучшим?" Он, мир ему, ответил: "Тот, что человек заработал своими руками или в результате добропорядочной торговли". Пророк, мир ему, также сказал: "Настанет время, когда человек перестанет заботиться о том, дозволенным или запретным является богатство, которое он приобретает". Так говорит Коран. Так что наше занятие дозволено Пророком и угодно Аллаху!