Александр Трубников - Черный Гетман

Первый из выросших прямо пред ним силуэтов заговорил голосом Измаила:

— Цел, литвин?

— Подождите, дайте мне его осмотреть, — перебивая египтянина из-под его локтя вывернулся маленький лекарь. — Все же четыре дня в тюрьме — не шутка. Вы не ранены, господин? Вас там не истязали, не морили голодом?

Ольгерд, наконец, привык к свету и наконец разглядел, что находится под стеной цитадели, вероятно противоположной той, которая примыкает к невольничьему рынку — рядом возвышались одни лишь дувалы. Кроме продолжавшего сыпать вопросами Сарабуна Измаила, бритую макушку которого украшал большой желто-синий кровоподтек, в переулке не было никого, за исключением двух ногайцев, держащих под уздцы лошадей.

— Не ранен, — скупо ответит Ольгерд- Голоден, раз в день бросали лепешку и спускали кувшин с водой, так что добрый шмат сала с горилкой сейчас бы с удовольствием сгрыз, но в голове от голода не темнеет. — Отмахиваясь от хлопочущего вокруг лекаря, как от надоедливой мухи, спросил. — И кто же это на нас напал?

— Армянин, торговавший девушку, был так разъярен, что послал гонца к капитану надвратной башни, чтобы тот перекрыл ворота. Это его двоюродный брат. За нами он отправил своих слуг и наскоро нанятых на базаре разбойников.

— Ясно, — усмехнулся Ольгерд. — Как твое здоровье? И ты, Сарабун, рассказывай, как сбежал.

— Со мной все в порядке, — ответил Измаил, потирая отметину, оставленную разбойничьей дубинкой. — Немного тошнило первый день, и голова кружилась. Но Сарабун нашел в здешних предгорьях какие-то корешки, быстро сделал настой и заставил пить. После этого стало намного легче.

— Если бы ваш друг позволил наложить повязку на голову, то он бы выздоровел гораздо быстрее, — пробурчал маленький лекарь. — Может быть вы ему объясните, госопдин, что ложное радение о мужеской красоте и забота о собственном здоровье — вещи не сравнимые. А со мной ничего страшного, проскочил несколько заборов так, что опомниться никто не успел, поплутал еще по кварталам, выбрался из города и пришел на постоялый двор, где уже были господин Измаил и… доктор смешался, покраснел и указал на нескладного татарчонка, который смутно напомнил Ольгерду кого-то очень знакомого.

— Так это же…

— Это Фатин, наш новый слуга, — скосившись на второго татарина, в котором Ольгерд с удивлением признал ногайца из охраны Темир-бея, перебил Ольгерда Измаил.

— Что еще за маскарад? — спросил Ольгерд.

— После того как тебя увели стражники она дождалась, пока я приду в себя и наотрез отказалась уйти. Если бы не она мы бы валялись на улице с проломленными черепами, уж я так точно, пришлось согласиться. Но не таскать же везде за собой девицу в мусульманском городе, вот Сарабун и предложил ее переодеть. Кстати, как тебе турецкий зиндан?

— Я думал, что "каменный мешок" — это просто слово из книжек, — скривился Ольгерд. — Ну да ладно, об этом как нибудь потом. Теперь ты мне расскажи, Как вам удалось меня освободить? Большую мзду с тебя взяли?

— Не поверишь, — развел руками египтянин, — но твое освобождение отнюдь не моя заслуга. Вернувшись на постоялый двор и уладив дела с Фатим… Фатином, мы стали думать, как тебя выручать. Фатин рвалась… рвался чуть не брать штурмом цитадель, Сарабун предлагал вечером подпоить стражу снотворным отваром, я же прикидывал кому и сколько платить. За этим занятием нас и застал этот уважаемый нукер, — он указал на ожидающего ногайца, — посланный Темир-беем. Как выяснилось, Темир, узнав о том, что в кровавой стычке, случившейся в городе, принимали участие те самые неверные, что дважды пытались с ним говорить, он приказал выяснить все подробности. Я поспешил к Темиру, после нашей беседы он отправился к местному паше, а нам велел ждать на постоялом дворе. На третий день к нам прибыл снова его посланник и сказал, что сопроводит к тому месту, где тебя выпустят из тюрьмы. И вот мы здесь, ты на свободе, а Темир-бей ожидает тебя в своей юрте.

— Что, прямо сейчас!? — Ольгерд с ужасом оглядел свой, пришедший в полную негодность за время сидения в зиндена наряд, ко всему еще и перепачканный разбойничьей кровью.

— Нет! — улыбнулся египтянин. — Нукер сказал, что бей ждет тебя на закате, так что время у тебя еще есть. Мы оплатили турецкую баню и приготовили новую одежду, скорее на коня и поехали отдыхать. Я чувствую, что тебе предстоит непростой разговор.

— А Фатин, что тоже с нами в баню поедет? — с тревогой спросил Ольгерд, наблюдая за тем как мнимый татарчонок вслед за ногайцем легко взмывает в седло.

— Нет, — рассмеялся египтянин. — Он подождет нас на постоялом дворе. А вот нукер, тот будет все время с нами. Мстительный армянин все еще на свободе, и бей приказал тебя охранять.

Свежая шелковая рубаха приятно щекотала чистую размякшую кожу. Турецкая баня, куда привез его Измаил была, конечно, не ровня лоевскому срубу с ядреной каменкой, где несложившийся его тесть, сотник Тарас Кочур, мог веником душу в пятки загнать, но после грязного узилища и она, со своим сырым, почти не горячим паром, пробивающимся сквозь дырки в каменных полках, показалась Ольгерду настоящим земным раем.

На сей раз в шатер ногайского бея он попал без проволочек — сопровождавший его ногаец что-то коротко сказал охранникам, несущим службу на входе и, приподнял тяжелый войлочный полог, приглашая войти. Внутреннее пространство, большое и полутемное, освещалось отверстием в центре купола. Оно же одновременно служило и дымоходом: под ним чернел обложенный камнем круглый очаг, вокруг которого по известному восточному обычаю были разложены ковры и щедро набросаны небольшие квадратные подушки. У очага на ложе из подушек полулежал ногайский бей. Темир кивнул Ольгерду и скупым жестом предложил устраиваться рядом с ним. Ольгерд опустился на ковер, подоткнул под себя подушки, которые на ощупь оказались плотными и упругими — были набиты не привычным пухом, а овечьей шерстью и осторожно, чтобы не оскорбить хозяина бесцеремонностью, огляделся вокруг…

Помня о прошлом посещении и девичьем смехе, доносившемся тогда из темноты, Ольгерд рассчитывал обнаружить в шатре одалисок, но внутри были только он и бей. А это означало, что разговор предстоит серьезный. Вблизи лицо грозного ногайца, чью орду проклинали все польные украйны от Буга до Волги, казалось еще старше, но считать бея стариком не давали глаза, которые даже в полутьме шатра сверкали, словно у молодого барса.

Выдержав приличествующую паузу, Темир протянул Ольгерду глиняную плошку, до половины наполненную белой жидкостью:

— Пей! Кумыс. Хорошо с дороги, — Ногаец говорил по-русски правильно, но с заметным акцентом, от какого не могут избавиться даже те татары, что большую часть жизни проводят в московских и украинских землях.