Александр Трубников - Черный Гетман

Ольгерд так увлекся, что не заметил как к нему и потерявшему дар речи от изумления Сарабуну присоединился расклеившийся от неудачи от Измаил

— Вы видели друзья, — мрачно выговорил он, ни на кого не глядя. — Ничего не вышло, он даже не дослушал до конца. А когда понял что мы те самые путники, что пытались попасть к нему вчера, и вовсе велел прогнать, так что… — Речь египтянина оборвалась на полуслове, когда из будки вышел торговец, ведя, словно лошадь на поводу девушку, фигуру которой теперь скрывал с макушки до пят серый хиджаб из грубой холстины и, если бы не протянутый в разрез ремешок, который хозяин, приняв и пересчитав деньги, передал в руки Ольгерда, она ничем бы не отличалась от свободных мусульманских женщин, которых они во множестве встречали на улицах Кафы.

— Она твоя, — перевел слова армянина подоспевший толмач-мальчишка. — Только будь осторожен, она очень строптива. Дерется и никого не подпускает к своему телу, даже хозяину не удалось узнать, девственница она или нет. Тебе повезло, иностранец! Если бы эта фурия была сговорчивее, то хозяин оставил бы ее себе или же продал мурзе не меньше чем за пятьсот монет.

— Что здесь происходит? — Выйдя из ступора, поинтересовался Измаил.

— Ничего особенного, — нарочито-небрежно ответил Ольгерд. — Просто пользуясь случаем, хочу разрешить наш спор по поводу рабства.

— И каким же образом, друг? Ты решил обзавестись в походе наложницей?

При этих словах Измаила лицо Сарабуна перекосилось, словно ему прищемили причинное место. Он бросил испепеляющий взгляд на купленную рабыню, затем глянул на Ольгерда с откровенным осуждением:

— Господин, скажи мне, зачем ты это делаешь? Ты что, решил отказаться от госпожи Ольги?

При чем тут Ольга? — искренне удивился бывший лоевский компанеец. — Да уж, приятели, такого вы значит обо мне мнения, чуть что готовы обвинить во всех смертных грехах. Для начала дождитесь конца представления, потом уж судить будете. — Ольгерд с ненавистью поглядел на сжатый в кулаке поводок и, наклонившись, стал шарить рукой за голенищем.

Не дав ему завершить задуманное из базарного проулка вдруг вынырнул хорошо одетый человек в сопровождении двух здоровенных амбалов. Судя по тому как он с места в карьер начал ругаться с Гайком, пришедший тоже был представителем вездесущего армянского племени.

Два армянина долго препирались, при этом работорговец несколько раз указывал пришедшему на солнце и тряс у него перед носом кошель с полученными от Ольгерда деньгами.

— О чем они говорят? — поинтересовался Ольгерд.

— Рабыню, которую ты купил, хозяин пообещал этому человеку, — перевел мальчишка. — Он ушел за деньгами вчера, но вернулся только сегодня. Хозяин говорит, что он сожалеет, но торговля есть торговля.

— И что говорит этот?

— Он говорит, что вчера пришла из Трапезунда его галера и он принимал товар, потому не мог подойти. Это очень богатый человек, его боится вся Кафа, потому что он отличается особыми пристрастиями. Выбирает на рынке самых строптивых рабов и находит себе развлечение в том, чтобы их укрощать, до такой меры, что потом они готовы выполнить любой его каприз. Правда, говорят, что многие при этом умирают в страшных муках…

Не добившись ничего от Гайка и обложив его по-армянски на чем свет стоит, истязатель-судовладелец обернулся к Ольгерду. Оглядел его с головы до ног, как рассматривают худосочный скот, процедил что-то сквозь зубы.

— Он предлагает тебе триста пятьдесят серебряных венецианских дукатов за эту рабыню, если ты уступишь ее ему, — прошептал толмач.

— Скажи ему что это невозможно, — спокойно ответил Ольгерд.

— Триста семьдесят, — перевел мальчишка ответ, чуть не плача. Видно ему было очень жаль обреченную девушку, но он был уверен, как и судовладелец, что перед такой огромной суммой неверный не устоит.

Ничего не отвечая, Ольгерд вытащил, наконец, из сапога свой кинжал, подошел к девушке и раздвинул у нее на шее хиджаб, обнаружив перетягивающий девичью шею кожаный ошейник. Гайк с мальчишкой тихо охнули хором. Ольгерд

взялся рукой за ошейник, потянул на себя, поднял нож. При этом, в отличие от окружающих, в глазах у рабыни не мелькнуло и тени страха. Он всунул нож меж тонкой шеей с пульсирующей жилкой и грубой кожей ошейника и рванул его к себе. Освободив татарку от рабского поводка, удостоил армянина ответом:

— Скажи ему еще раз, томач. Купить эту девушку невозможно, потому что я только что даровал ей свободу.

Из армянина, после того как он услышал перевод и понял в чем дело, словно из пробитого золотарского бурдюка, полился поток площадной брани, Гайк вытаращил глаза, мальчишка заметно повеселел, Сарабун вздохнул с облегчением. Один лишь Измаил обреченно покачал головой и осторожно проверил на крепость свой неизменный посох.

— Ты совершил благородный поступок, — сказал египтянин. — . Только смысла в нем ни на грош. Еще до того как мы покинем этот город ее схватят и снова посадят на привязь

— Я приготовлю ей вольную. Как это сделать по местным законам?

— Нужно составить грамоту и заверить ее у местного кадия, — .смирившись с прихотью компаньона объяснил Измаил. — После этого ей ничего не грозит.

— Тогда пошли искать кадия.

Швырнув в сторону будки ошейник и поводок, Ольгерд поманил девушку за собой. Оставив ругающихся на чем свет стоит армян выяснять отношения они отправились искать базарных писцов.

Кадия они отыскали в квартале примыкающем к базарной мечети. Поняв, что от него нужно, раскормленный важный старик недовольно затряс необъятным животом:

— Пророк не одобрял освобождения рабов! Жена Магомета, Маймуна Аль-Хариз в день, когда наступила ее очередь быть с Пророком, сказала: "O Апостол Аллаха, я освободила девочку-рабыню!", он сказал: "Вы были бы вознаграждены больше, если бы подарили рабыню одному из братьев вашей матери!" — я не могу ее освободить!

— Это высказывание пророка не подходит к данному случаю, — возразил Измаил. — Хозяин рабыни не мусульманин, рабыня же, напротив, правоверная. К тому же, понимая сложность этого дела с точки зрения Шариата, хозяин готов уплатить достойную пошлину.

Выслушав египтянина, кадий заметно оживился и, закатив глаза к небу, изрек:

— Какой бы мусульманин ни освободил мусульманина, будет он ему освобождением от огня, ни освободил двух мусульманок, будут они ему освобождением от огня… Скажи своему гяуру, что если он надумает обратиться в истинную веру, то этот поступок спасет его от половины адских мук…

Текст вольной грамоты, не обращая ни малейшего внимания на громкие возражения писца, диктовал Измаил.

— Как тебя зовут и откуда ты родом.? — спросил он освобожденную рабыню.