Александр Трубников - Черный Гетман

— Мы пришли туда, куда вы хотели, — сказал проводник. — Могу я идти, ага? Мой брат держит в Кафе сапожную мастерскую, мы не виделись много лет.

— Ступай, старик, да хранит тебя Аллах!

Щедро вознаградив проводника, компаньоны двинулись к лагерю Темир-бея.

Служба у ногайцев была поставлена образцово. В самом начале подъема к лагерю им перегородили дорогу двое всадников внешней охраны.

— Что вам нужно? — спросил молодой татарин.

— Нам нужен Темир-бей, — спокойно произнес Измаил. — Мы к нему с важным делом.

Татарин хрипло рассмеялся в ответ:

— Вы неверные. А Темир-бей разговаривает только с теми неверными, чьи головы насажены на копье. Ступайте отсюда, пока целы или я вызову подкрепление.

— Уж не хочешь ли ты в местах, находящихся под рукой самого султана, да славится Его имя во веки веков, напасть на путников, имеющих фирман от самого великого визиря? — добавив в голос надменности, спросил Измаил.

— Пугай своим фирманом здешних крыс, — караульный махнул саблей в сторону ближайшей городской башни. — Ногайцы живут своей жизнью и не подчиняются никому.

— И все же доложи о нас бею, — теперь уже ровным голосом то ли попросил, то ли потребовал египтянин. — Мы имеем весть об одном его потерянном родственнике.

— Бей стар и потерял множество близких. О ком именно ты говоришь?

— Это мы скажем только ему.

Поколебавшись немного, татарин отдал короткий приказ своему напарнику, вложил саблю в ножны и, бросив ожидающим путникам:

— Ждите здесь, и если вы двинетесь вперед хоть на аршын, стрелки превратят вас в подушки для иголок.

Ударив пятками коня, ногайский всадник понесся, вздымая пыль к реющему бунчуку.

— Похоже, Темир-бей не спешит принять нас с распростертыми объятиями, — произнес Ольгерд, наблюдая за тем, как караульный спрыгивает с коня и скрывается в шатре.

— Главное, чтобы он стал слушать, — ответил Измаил. — Я думаю, что мои доводы смогут его убедить.

Караульный быстро покинул шатер и придерживая коня, чтобы тот не оступился на склоне, спустился к ожидающим компаньонам.

— Бей приказал доставить к нему только одного. Это будешь… — татарин поднял плеть, водя рукоятью от Измаила к Сарабуну, — Ты! Рукоять плети едва не уперлась в Ольгерда.

Никак не ожидавший такого исхода Ольгерд попытался отказаться.

— Я плохо говорю по-татарски.

— Наш бей говорит на языках неверных. То что ему нужно, он поймет. Оставь оружие и следуй за мной.

Ольгерд перебросил через голову перевязь с саблей, вытянул из седельных кобур пистоли, достал из-за пояса нож, передал все Сарабуну. Подумав немного, извлек из голенища припрятанный там кинжал.

Опасения оказались не напрасны. Наверху, у входа в шатер, он был передан в руки двум угрюмым молодцам в стальных шлемах и кольчугахи эти, вооруженные почище шведских кирасиров ногайцы учинили ему серьезный обыск. Припрятанный в голенище стилет нашли бы непременно, и не будь Ольгерд настолько предусмотрителен, не иначе как исполнили угрозу караульного и доставили своему господину голову подосланного убийцы нанизанной на копье.

Завершив обыск, охранник что-то прокричал в сторону шатра. Через пару минут оттуда, запахивая на ходу наброшенный на плечи халат, вышел невысокий широкоплечий старик. Черты лица его были словно высечены из камня — жесткий треугольный подбородок, тонкие, сжатые узкой полоской губы, высокие, чуть выдающиеся скулы и прямой нос выдавали в нем не турка или вольного сына степей, чья кровь за многие поколения смешалась с иными племенами, но потомка грозных монгол, какими их изображали на старинных гравюрах.

Бей прищурился, привыкая к свету, и наставил взгляд на Ольгерда. Если и были еще какие-то сомнения в правдивости рассказа, услышанного от покойного кобзаря, то теперь они рассеялись, словно туман на летнем пекучем солнце: это был тот самый волчий взгляд Дмитрия Душегубца, хотя и без его безумной жестокости.

Бей и литвин молча смотрели друг на друга. В глазах Темира зажегся некоторый интерес, но быстро погас. Он опустил вниз кончики губ, покачал головой, что-то тихо сказал охранникам и исчез в темном проеме. Из глубины шатра донесся звонкий девичий смех.

— Мой господин не желает с тобой говорить, — отозвался один из охранников. — Ступай, откуда пришел.

Мрачный как туча Ольгерд в сопровождении того же конного охранника спустился вниз. В ответ на невысказанный вопрос Измаила отрицательно мотнул головой и начал распределять по местам отданное Сарабуну оружие.

Под бдительными взглядами ногайцев они шагом двинули в сторону городского предместья.

— Ты хоть слово сказать успел? — спросил египтянин.

— Даже слушать не стал.

— Плохо, но не смертельно. Не вышло в лоб, значит придется действовать иначе.

— Старик — кремень. Не представляю, как можно к нему пробиться.

— Не так сложно, как ты думаешь. Не сегодня так завтра он непременно отправится на невольничий рынок. Если сам прибыл в Кафу, значит и сам будет следить за продажей ясыря — для степняков это важно. При этом он будет общаться с османскими чиновниками, так как рынок — собственность султана. И если кто-то из окружения здешнего наместника-паши попросит принять и выслушать единоверца, прибывшего из далеких египетских земель, он вряд ли сможет ему отказать.

— Попробуй, — пожал плечами Ольгерд. — Однако, кажется мне, что мы сюда приехали зря.

— Дай мне еще один день, и если мы не сможем переговорить с этим гордым и неприступным ногайцем, ты поведешь нас в Литву. Надеюсь, что к Радзивиллу нам удастся пробиться с меньшим трудом.

Кафа встретила компаньонов гомоном и суетой восточного торгового города, по сравнению с которым даже Киев с его Подолом выглядел дальней глухой деревней. Больше всего Ольгерда с Сарабуном поразили не пестрые одежды представителей всех наций и народов, какие только можно было себе вообразить и даже не многочисленные мечети и богатые подворья с глухими заборами из-за которых, как тесто из передержанной квашни, выплескивалась наружу буйная зелень, а здесь и там встречающиеся фонтаны с бассейнами, наполненными чистой родниковой водой, устроенные для всеобщего блага.

Напившись всласть и напоив коней, компаньоны, расспросив прохожих, быстро нашли армянский постоялый двор, где дозволялось останавливаться прибывшим в Кафу христианам. Перепоручив коней расторопным слугам и отдав должное здешней кухне, Ольгерд с Сарабуном решили, пользуясь случаем, устроить себе дневной отдых, а Измаил, переодевшись в мусульманское платье и нацепив на голый череп турецкую феску, отправился в цитадель, где располагалась резиденция кафского паши.

Вернулся он к вечеру, бросил на стол изрядно отощавший кошель.