Андрей Валентинов - Генерал-марш

Леонид тоже встал, поглядел в залитое дождем окно.

– Товарищ Ким, а кому это – «нам»? Вы – один из секретарей ЦК. Не мало, но и не слишком много. Троцкий, Зиновьев, Каменев, да и сам Вождь… Они-то как решат? Вон, сейчас новая каша заваривается, скоро стенка на стенку пойдут. Боюсь, им не до этих… Не до красивых иероглифов.

– «Я твердо знаю, что мы у цели, – негромко проговорил Ким Петрович, – что неизменны судеб законы, что якобинцы друг друга съели, как скорпионы…» Насчет Вождя не волнуйтесь, я действую исключительно по его приказу. А по поводу всех остальных… Считайте, что этих скорпионов уже нет!

Их взгляды встретились. Леонид подобрался, выпрямил плечи.

– Так точно, товарищ Ким! Скорпионов уже НЕТ!..

Секретарь ЦК, одобрительно улыбнувшись, закусил трубочный мундштук.

– Из этого и станем исходить, товарищ Москвин. Вы, кажется, служили в армии? Знаете такой сигнал – «генерал-марш»?

– Так это же в старой армии, чуть ли не при первом Николае! – удивился бывший чекист. – Был у меня во взводе один дед-ветеран, рассказывал. Сигнал на трубе играли, чтобы знать, когда в поход идти. Там еще слова имелись: «Конники, други, в поход собираетесь!»

– Не совсем так, ваш ветеран перепутал. Движение начиналось по сигналу «фельдмарш». «Генерал-марш» играли ровно за час, чтобы армия успела приготовиться. Так вот, считайте, что сегодня вы его услышали.

– Генерал-марш, – повторил Леонид. – Хорошо, будем считать, что услышал.

С гадами-белогвардейцами у товарища Кречетова разговор был короткий, но каждый раз особый. С есаулом Бологовым он честно пытался договориться, наступив на горло здоровому инстинкту классовой борьбы. Уж больно досаждали китайцы-гамины, да и монголы князя Максаржава наглели с каждым часом, вырезая в захваченных станицах и старых и малых. Имелся такой грех – тлел в душе Ивана Кузьмича неубиенный огонек идеализма. Свой был Бологов, из довоенных переселенцев, неужто русских от верной гибели не защитит? Но есаул оказался упрям, первым делом потребовав у Обороны сложить оружие. Пришлось взяться за колчаковца всерьез, а тут и «заячьи шапки» подоспели.

А вот черногорца Бакича товарищ Кречетов невзлюбил от всей свой широкой души. Умен был вражина и воевал грамотно, по-партизански, хоть и генерал золотопогонный. Маленькой армии Обороны Сайхота пришлось туго, потому и мечтал Иван Кузьмич лично изловить атамана, даже в монгольскую степь за ним кинулся. Шептались, правда, будто еще причина имелась. Когда беляки взяли станицу Изюмскую, генерал Бакич объявил о создании народной русской власти в Сайхоте под красным знаменем с трехцветным треугольником в левом вернем углу. Никого из местных он этой властью не прельстил, и не такое видели, но одна казачка заслушалась да засмотрелась. Красив был генерал-черногорец, сорокалетний вдовец. Пошли головорезы Бакича дальше, сквозь тайгу, а казачка с ними увязалась, палатку генералу по ночам греть. Узнал об этом красный командующий Кречетов, потемнело у него в глазах…

Эй, Настасья, Настасья Павловна!..

Бакич вел свои отряды сквозь горы Тану-Ола по реке Элегест – прямо на Атамановку. Там и ждал его черный от злобы Иван Кречетов. Элегест – речка невеликая, но опасная ледяными заторами, а еще более внезапными подъемами воды. Именно возле Атамановки имелась самая удобная переправа. Знал генерал от лазутчиков, что мало войск у «красных», считай, половина ушла на север, где еще воевали усинские казаки, оставшиеся верными мертвому Адмиралу. Иван Кузьмич, собрав в кулак всех, кто мог держать винтовку, занял позиции на правом берегу. Деваться генералу было некуда, именно здесь Элегест тек в одном русле, еще не делясь на десятки рукавов. Ниже по течению ни коннице не пройти, ни пушки не переправить.

Отступающая вместе с «беляками» зима пришла к ним на помощь. Возле Атамановки сохранились ледяные мосты, неудобные, но все же проходимые, вполне пригодные для перетаскивания артиллерии. Кречетов ждал. Расчет был прост, как винтовка Бердана. Когда головные сотни перейдут по льду по пояс в холодной воде, им ничего не останется, как сделать привал, чтобы белье да портянки сменить. Вот тут их и прищучить можно, а потом и со второй половиной разобраться. Но и черногорец воевать умел. Первым делом переправил конницу и развернул две трехдюймовки. Добродошао, браћа-партизани! [17]

И тогда Иван Кузьмич поднял Серебряную – ветеранскую – роту.

Потом уже ему рассказали, что такие роты воевали по всей бескрайней партизанской Сибири. Имя давали им за блеск крестов и медалей. Рота собралась непростая. Те, что дрались еще на Японской, не слишком жаловали молокососов. Серебряная рота Обороны Сайхота была ужасом для комиссаров и головной болью командиров. Бородатые дядьки и деды, помнившие Мукден и Августовские леса, слушались хорошо если через раз.

«Серебряные» атаковали молча, перейдя ледяной Элегест вброд. И только когда ударили в штыки, заорали и заревели – да так, что столпившиеся у переправы казаки Бакича кинулись врассыпную. Тот, кто был поближе, не желая искушать судьбу, предпочел сразу бросить винтовку. А на другом берегу партизаны уже брали в кольцо ополоумевшую от такого наворота конницу. Бакич ушел – прорвался с десятком самых верных через узкое речное ущелье. В горячке боя не заметили, а потом уже поздно было. Не достались Кречетову-победителю ни сам черногорец, ни Настасья Павловна…

– Ну, быстрей летите, кони, отгоните ж прочь тоску!

Мы найдем себе другую – раскрасавицу-жену!..

– Вот, значит, какая канитель, товарищи, – подытожил Иван Кузьмич. – Как далеко идем, сказать права не имею, когда вернемся – и сам знать не могу. Так что решайте. Кончилась война, стало быть, за вами вольный выбор, как душа ляжет.

Речи говорить Кречетов не умел и не любил, зато был способен, когда нужно, ухватить самую суть.

– А кто пойдет, такое увидит, что внукам-правнукам рассказать не стыдно. Так что решайте, товарищи бойцы, думайте!..

Пустая площадь, вдали дацан Хим-Белдыр золотом под ярким солнцем блещет, над головами – бездонное синее небо. Легкий ветер, белесая пыль.

Тридцать два добровольца. «Серебряные».

Пришли, как на войну, при полной выкладке, с «винтарями» и самодельными бомбами у пояса. Красные ленты на гимнастерках, широкие охотничьи ножи. Впереди строя, сошками в пыли, два трофейных «Люиса».