Андрей Валентинов - Генерал-марш

Ольга и Семен Тулак переглянулись. Милиционеров в шинелях цвета маренго они заметили сразу. Один – возле самого входа в Дхарский культурный центр, еще двое служивых на мостовой. Как увидели, подумали о самом худшем. К счастью, обошлось. Достань Воробышка хоть слегка не в себе, зато на свободе.

Тулак разыскал кавалерист-девицу накануне вечером. Зашел в гости, чаю выпил, а потом предложил на следующий день навестить их общего знакомого, присовокупив, что скоро опять уезжает, причем очень надолго. Зотова охотно согласилась, чувствуя себя виноватой перед бывшим сослуживцем. За последние дни они виделись три раза, но, несмотря на ее опасения, поручик никаких тайн не выведывал, службой ее не интересовался, в агенты не вербовал и лишь походя обмолвился о пропавшем Вырыпаеве. Оказывается, милиция все-таки объявила его в розыск, но быстро закрыла дело. Причину Семен не назвал, но поглядел странно. Зотова, слегка обидевшись, решила не говорить пока ни о подброшенном письме, ни о таинственной Ларисе Михайловне.

Встретились, купили в ближайшем нэпманском магазине шоколадный торт «Венский Захер», не поскупились на извозчика-«ваньку», чтобы успеть как раз к концу рабочего дня. И вот, пожалуйста…

Дхарский культурный центр обворовали. Родион Геннадьевич сообщил об этом лично, выскочив из охраняемой двери с раскрытым портфелем под мышкой.

– Чушь какая-то! – в который уже раз повторил он. – У нас и брать нечего. Жалованье еще третьего дня раздали, в сейфе хорошо, если два червонца, да и не тронули сейф. Я, конечно, испугался за фонды, вдруг объявился какой-нибудь сумасшедший коллекционер. Но слава богу…

Ольга хотела привычно констатировать, что бога нет, но вместо этого предложила вновь поймать «ваньку» и отправиться прямо к ней домой, дабы торт не пропал. Достань Воробышка охотно согласился, попросив лишь немного обождать, пока закончит дела с милицией.

– Граждане сыскари и сами ничего не понимают, – присовокупил он. – Воры забрались в мой кабинет, перевернули все вверх дном, однако и там ничего не взяли, даже самопишущую ручку с золотым пером. Кроме одного… Вы не поверите, товарищи, что им понадобилось!

– Плакат «Наш ответ Чемберлену», – с невозмутимым видом предположил поручик.

– Почти угадали! – отчего-то обрадовался ученый. – Почти! Жулики утащили мою рукопись о дхарской школе. Я книгу готовлю, пытаюсь обобщить имеющийся опыт преподавания среди малых народов СССР. И вот…

– А может, они для дела, – наивно моргнула Ольга. – Семилетку, допустим, решили организовать при местном домзаке?

Когда все отсмеялись, Семен, внезапно став серьезным, поинтересовался, что особенного было в рукописи. Может, речь там шла не только о школе?

– Исключительно о дхарской школе, – твердо заявил Родион Геннадьевич. – И написано по-дхарски, я хотел дать рукопись кое-кому из наших стариков, они плохо знают великий и могучий…

– По-дхарски, – задумчиво повторил Тулак. – Не думаю, что местное ворье знает ваш язык. Может, они искали что-то другое и просто перепутали?

Достань Воробышка взглянул недоуменно, пригладил взлохмаченные волосы.

– Вы думаете? Последний месяц я работал над статьей, писал тоже по-дхарски, а позавчера отнес рукопись домой. Но… Помилуйте, кому могла понадобиться наша древняя магия?!

– Трусость есть в каждом, – негромко проговорила Чайганмаа, допивая чай и ставя пиалу на войлок. – Только безумцы ее лишены. Вместилище трусости – между поясом и сердцем, это легко почувствовать, когда входишь в холодную воду. Главное – не поддаться слабости и не выпустить то, что там спрятано, на волю.

– Идеалистическая трактовка, – привычно, но без особого напора возразил Лев Захарович Мехлис. – Вам, товарищ Баатургы, не мешало бы познакомиться с современной естественнонаучной литературой. Ибо коммунист – это тот, кто…

– У меня диплом по химии, – улыбнулась девушка, но пламенного большевика это ничуть не смутило.

– У вас буржуазный, эксплуататорский диплом! Наука – столь же классовое явление, как и вся общественная идеология. Игнорировать это – значит впасть…

– Господин Мехлис, вам не предлагали место на железной дороге? – не вытерпел барон, в свою очередь ставя на войлок пустую кружку. – Допустим, рельсом поработать или даже семафором?

– Ваш намек, враг народа Унгерн, отвожу без обсуждения как провокационный!..

Иван Кузьмич Кречетов улыбнулся и прилег поудобнее, бросив взгляд в низкое, покрытое тучами осеннее небо. Еще один день позади. Прошли не так и мало, степная дорога пуста, холмы пологи, а главное – не встретилось ни единой переправы. Но вот травы становится все меньше, лошадям приходится выщипывать остатки среди придорожных камней. Еще неделю-другую можно продержаться, а дальше…

Степь кончилась, начались горы. На ночевку отряд разместился в ущелье – огромной расщелине с отвесными скалами, уходящими к самому небу. На дне шумел ручей, разбухший после недавних дождей, а впереди высилась огромная черная скала, с которой низвергался небольшой, но громкий водопад. На карте ущелье не имело имени, однако всезнающий Унгерн назвал его Мерзлой долиной.

Весь завтрашний день придется идти вдоль этих скал. Места здесь безлюдные, но товарищ Кречетов все равно без всякого доверия поглядывал вверх, в сторону неровного каменного гребня. Мало ли кто там гнезда вьет?

Между тем спор о высоких материях увял, так и не разгоревшись. Все устали, да и успели уже наругаться за долгую дорогу. В первые дни Иван Кузьмич всерьез опасался, что некоторых, особо горячих, придется, как это уже случалось, отливать водой. К счастью, обошлось. Сначала притерлись, потом привыкли…

– Виноват, господа! – барон резко встал, одернул халат. – Вынужден вас покинуть, самое время кормить птицу. Честь имею!..

Ему недружно ответили, переглянулись, кто-то хмыкнул, но тоже без всякого энтузиазма. И к этому привыкли. Еще в Монголии, где-то на юге Халхи, Унгерн подобрал молодого филина с перебитым крылом. Выходил, выкормил и теперь вволю наслаждался его обществом. Филин, прозванный Гришкой, весь день гордо восседал на бароновом плече, изредка косясь на мир огромными желтыми глазами. К вечеру просыпался, требовал еды и время от времени пытался летать.

Иван Кузьмич привстал, огляделся и удовлетворенно кивнул. Порядок! Часовые на постах, народ у костров, кони нашли себе травяную лужайку. О всем прочем можно будет подумать завтра…

Ничего, разберемся!

Посольство было в дороге уже третий месяц. Вначале путь не казался трудным. Ехали по Монголии, земле хоть и вприглядку, но знакомой, к тому же в хорошей красноармейской компании. Кречетов вволю наговорился с Костей Рокоссовским, продемонстрировал ему Унгерна, заодно обсудив с товарищем Щетинкиным некоторые тонкие моменты в отношениях Монголии и независимого Сайхота. Петр Ефимович много не обещал, обходился больше намеками, прося потерпеть до следующей весны. При этом глядел многозначительно и улыбался. Оставалось поверить старому знакомому и набраться терпения.