Андрей Валентинов - Генерал-марш

Кречетову невольно вспомнился краснолицый Волков. Тот тоже «князем» дразнился. Сговорились, что ли?

– Я – человек служивый, – чуть подумав, ответствовал он. – Велели мне, вот и поехал. Но чтобы зло какое через меня приключилось, такому ввек не бывать. Так и перетолкуй товарищу Джору.

Старший, выслушав перевод, поглядел внимательно, кивнул, затем повернулся к барону. Правая рука взметнулась вперед, плетью ударил голос.

– Ты, который представит… возомнил себя Махакалой, ты, который посметь мечтать о моем царстве, – быстро и резко заговорил чех, – как ты сметь переступать прах… порог Агартхи?

Иван Кузьмич чуть не присвистнул. Кажется, его высокопревосходительство влип по самые уши. Как бы вытягивать не пришлось!

Барон, взглянув без страха, закусил левый ус, улыбнулся недобро.

– Я не буду отвечать тебе, Кесарь, сын Хурмасты. Ты потерял свое царство, а я его поднял, пусть и на малый миг. Мой ответ будет перед ликом Блюстителя!

Филин Гришка открыл желтые глаза, клацнул клювом. Ивану Кузьмичу стало не по себе. Эти двое стоили друг друга.

– Пусть будет так, – тот, кого назвали Кесарем, глядел теперь на товарища Мехлиса. – А ты, Чужие Глаза, что думаешь здесь найти?

На этот раз переводчик не ошибся ни в одном слове.

– Глаза у меня, может, и чужие, – спокойно ответил представитель ЦК, – зато голова своя. Товарищ Кречетов проследит, чтобы зла не приключилось, а я ему помогу…

Затем внимательно поглядел на чеха, прищурился.

– У вас, гражданин, на фуражке и красное, и белое. Так из каких вы будете?

Переводчик коснулся пальцем кокарды.

– И белы, и червени. Чешский корпус до кветня… мая 1919-го. За все надо платить, и за доброе и за злое. Теперь я – вояк Джора до самой последней битвы. Мнейтэ сэ гески! Счастливо добраться до Пачанга!..

Распрощались. Джор махнул рукой, безмолвный знаменосец поднял стяг повыше. Застучали копыта…

– Вы, кажется, знакомы с этим феодалом, гражданин Унгерн? – как ни в чем не бывало осведомился Мехлис.

– Знамя видели? – барон ткнул рукой в сторону поднимающихся по склону всадников. – Синее полотнище с «арбагаром», трехлучевой свастикой. Если не узнали по своей комиссарской безграмотности, я вам, извиняюсь, не фельдшер, да-с.

– Тоже мне, Махакала-неудачник, – фыркнул неукротимой комиссар. – Где ваши остальные четырнадцать рук? Сухэ-Батор оторвал?

Кречетов не слушал – в небо смотрел. За холмом, если верить карте, начинался Такла-Макан, царство Смерти с трехсотсаженными барханами. Река Хотан меняет русло, и только птицам дано увидеть, где протекает она сейчас. Командир Джор обещал указать путь…

Но как?

– …Мы вас, господин комиссар, вперед пошлем, дорогу искать, – не унимался между тем Унгерн, – вообразите себя верблюдом, взберетесь на горку, колючек пощиплете. Не получится, на следующий взойдете, да-с. А не найдете, так мы вас – палкой по горбу.

Мехлис вяло отругивался, а окончательно проснувшийся филин громко щелкал клювом. Товарищ Кречетов, князь Сайхотский ждал, глядя в покрытое низкими тучами осеннее небо. Беззвучно шевелились губы.

Тихое молчаливое небо, пустая холодная земля…

– Смотрите! – Кречетов резко поднял руку.

Прямо по небу, касаясь края темных туч, неслышно скользили тени, похожие на огромных черных птиц. Появляясь над стенами монастыря, они резко уходили ввысь и летели дальше, в сторону близких песков. Одна, вторая, третья… десятая…

– Юго-восток-восток, – деловито заметил барон, вертя в пальцах компас. – Теперь быстро найдем, не собьемся. Вот уж не думал, что увижу воинство Кесаря… Вы, господа-товарищи атеисты, своим об этом не рассказывайте, хе-хе, из масонов исключат!..

Иван Кузьмич смотрел в небо, провожая взглядом исчезающие в ночи тени. Издали они и в самом деле походили на всадников, беззвучно скакавших облачной тропой. Командир Кречетов улыбнулся, помахал вслед. Ну, быстрей летите, кони, отгоните прочь тоску! Кто бы вы ни были, спасибо!..

Небесные всадники уходили вдаль, все выше, пока не исчезли среди темных осенних туч.

Товарищ Москвин, дочитав последнюю страницу протокола, скользнул глазами по привычному «С моих слов записано верно…», закрыл папку и аккуратно завязал тесемки. Более всего хотелось врезать кулаком по столу, от всей души, чтобы кружка на пол упала.

Сдержался. Папку запер в ящик, бросил на столешницу пачку папирос. «Марс» купить не удалось – не подсуетились нэпмачи, вместо него в магазине подсунули «Аджаристан». «Настоящий турецкий табак из солнечного Батума!» «Настоящий» жутко горчил и пах карболкой, что еще более портило настроение.

Декабрь… Целый месяц, считай, коту под хвост.

Леонид встал, прошел к подоконнику, без всякой нужды провел пальцем по влажному стеклу. В бывшей келье натоплено от души, а за окном уже зима, ранняя и на диво холодная. Всю ночь мело, булыжник Главной Крепости занесло снегом, на уборку выгнали всех, даже охрану. Хоть в спячку впадай! В такие дни бывший чекист желчно завидовал тем, кому не приходится ходить на службу «от сих до сих». Яшка Блюмкин, сволочь, поди не скучает!..

Поглядел на стол, на одинокую папку желтого картона. Самому, что ли, на Лубянку съездить? Нет, и это не поможет.

Владимира Берга этапировали в Столицу три недели назад. Взяли его в том самом Батуме, где табак пахнет карболкой. Местное ГПУ дыбило шерсть, не желая отдавать столь жирного леща. Пришлось! Уж больно много вопросов возникло к поклоннику гелиотерапевтики, причем весьма далеких от науки. Денег, что в «Сеньгаозере», что после, в Закавказье, потрачена прорва, отчитаться же Владимир Иванович мог хорошо если за половину. «Алгемба-два», как выразился один из следователей. Сравнение оказалось очень точным – и в том, и в другом случае за растратчиками маячила вполне зримая тень Вождя.

Арестованного доставили на Лубянку, приставив двух лучших следователей, – и дело остановилось. На вопросы Берг отвечать категорически отказывался, ссылаясь на личные указания Предсовнаркома и туманно намекая на высшие государственные интересы. Следователи же явно не решались раскручивать дело всерьез. В ГПУ держали нос по ветру, чувствуя близость перемен. В такие времена вмешиваться в дела сильных мира сего становилось крайне опасно.

Леонид знал, что проект коренной реформы Госполитуправления уже месяц лежит в Политбюро без всякого движения. Красные Скорпионы тоже осторожничали, не желая связываться с всесильным Дзержинским. Мечты товарища Бокия по-прежнему оставались лишь мечтами – как и надежды самого товарища Москвина. По его настоянию следователь задал Бергу вопрос о брате-эмигранте, получив в ответ очередное «сообщить не имею возможности», чем и удовлетворился. Леониду представилось, как бы он сам разобрался с наглым интеллигентом, причем без всякого мордобоя, одним лишь добрым словом. Увы, Владимир Берг мог чувствовать себя в полной безопасности. Протокол и тот прислали в Центральный Комитет после нескольких напоминаний.