Дмитрий Хван - Хозяин Амура [СИ]

— Я плотничаю, — несколько смущаясь, первым начал Ермолай. — Бондарничаю тако же, в кузнице работал, у свояка на мельнице ищо — голос его окреп, так как мужик видел, что онгарец его внимательно слушает и удовлетворённо кивает его словам.

Андрей же достал из папки пачку листов плотной желтоватой бумаги и по оглавлению нашёл нужный лист, после чего спросил:

— Имя, отчество?

— Чего? — не понял плотник, удивлённо захлопав глазами.

— Как тебя звать, да как имя твоего батюшки, — пояснил Леонов.

— Ермолаем зовусь, а батюшку Авдеем величали, да только он ужо три лета назад от лихоманки помер.

— Мда, — покачал головой Андрей. — Ну ладно, значиться так… Ермолай Авдеич. Плотник, бондарь, кузница, да мельница, — бормотал он, записывая информацию. — Фамилии, верно, нет? Ну ничего, потом подберут.

Леонов перевёл взгляд на Семёна.

— Семёном меня кличут, — начал тот. — В бурлацкой артели у старшого в помощниках хожу. Отца Фомой звали, он тоже… Хмельной в Волге утоп.

— Невесело, — нахмурился Андрей. — А бурлаков у нас нету. Но ведь топором махать умеешь, избу поставить, али…

— Сможет, дело-то нехитрое! — вдруг ответил за Семёна Прохор. — Ты, Андрей Юрьич, объясни толком, каковой плата будет, да сколь долго у вас обретаться надобно?

— Так сначала мне надо узнать, что вы можете, — с еле заметной улыбкой терпеливо пояснил Леонов. — По мастерству вашему и плата будет.

— А сколь высока цена будет приказчика купеческого перекупить? — кивнул на Мишку Прохор, прищурив глаз.

Леонов, офицер из морпехов, выполнявший приказы полковника Смирнова — этапировать до Ангары пленных шведов и набрать в Нижнем охочих до переезда или работы людей, поначалу не понял, к чему клонит этот мужик, оказавшийся среди троицы явным лидером. Обернувшись, он заметил как раз ударивших по рукам начальника нижегородской фактории Олега Маслова и Михаила Афанасьевича — выборного человека от вчерашней депутации ярославских и нижегородских купцов.

— Так то человек от купцов пришёл, договариваться о присоединению к нашему каравану. Шесть купцов с нами идут, — объяснил старшему Андрей.

— И Мосолов? — уточнил колеблющийся Прохор.

Леонов кивнул, нетерпеливо постучав по выделанной коже папочки пальцами.

— Тогда и меня пиши в свою бумагу! — воскликнул после небольшой паузы собеседник. — Прохор я, а по отцу Лукич. Старшой в артели я, людишки у меня что ни есть — лучшие, да справные. Хошь острог, а хошь ещё чего!

— А камень класть, кирпич? — задержал карандаш над бумагой Леонов. — Сможешь?

— А то! — в запале махнул рукой Прохор. — Всё одно, пиши!

Уже на третий день после разговора в фактории онгарцев Прохор с семьёю, оставив дом и хозяйство на младших братьев, отправился вниз по Волге. Кроме него на лодии были и его артельщики, да несколько крепких мастеров, коих он сам уговорил отправиться вместе с ним в далёкий путь, прельстив своей сказкою. А утром того дня Прохор смотрел, как мрачные стрельцы, усилиями Андрея оставленные с вечера без хмельного, сажали за вёсла свейских полоняников. А перед самым отплытием на лодии появился парень, похожий на давешнего юнца у ворот фактории, да только за плечами его было то же ружьё, что и у тех караульщиков. Парень, для начала проверивший число свеев, принялся окликать и бывших на палубе работников. Выкликая кого-нибудь из мужиков, он каждый раз вызывал этим весёлые шутки у мастеровых.

— Фрол Степанович Ветлугов! — и названный тут же становился центром потехи. Перед ним картинно ломали войлочные шапки и кланялись, называя боярином, воеводой, а то и князем светлым.

Поначалу Прохор не понимал, за коим лядом онгарцы именуют простых мужичков и даже баб отчеством, да придумывают им какие-то фамилии, испрашивая для сего место рождения. Первый раз он спросил о том у молодца, что был при воротах фактории. На что тот сказал, что отчества и фамилии должны быть у всех, а то, что их нет, то неправильно.

— У вас тут и вовсе клички в ходу, что у детишек! — ответил он тогда, ещё больше запутав артельного голову.

Тогда Прохор решил узнать это у того писаря, что окликал народ, отмечая что-то на листе бумаге.

— Так же проще — табеля вести и учёт! — пояснил писарь. — А ежели, к примеру, в бригаде пять Матвеев будет, али Иванов? Что тогда? Путаница! Фамилия — она человека сразу выделяет. Вот ты откель? С Рославки? Рославцев и будешь, нешто плохо?

— Верно, не плохо, — пожал плечами Прохор.

И когда прозвучало:

— Прохор Лукич Рославцев! — нижегородец, откликнувшись — «Тута я!» — всё же почувствовал не то веселье, что многие, а ощутил некое чувство гордости причастности к чему-то большему и важному. Немаловажным фактом оказалась и обещанная плата — при расчёте за год, ему, начальнику бригады, как пояснил Андрей Леонов, положили восемьдесят рублей. Ермолай, получавший плотником в Нижнем пятнадцать копеек в месяц, за год в Сибири, зарабатывал бы тридцать пять рублей. Семёну обещали тридцать. На эти деньги можно было неплохо развернуться в городе.

Помимо двух сотен стрельцов, следовавших до Енисейска, чтобы пополнить гарнизон города и без малого пяти сотен пленных шведов и финнов переселяемых на Ангару, а также ста восьмидесяти мастеровых, к каравану Леонова присоединились и купцы. Ярославцы и нижегородцы, рискуя товаром и судами, всё же отправились к далёкому Владиангарску с тем, чтобы продав там ткани, от льняной до алтабаса, лучшей персидской парчи, а также около сотни кошек и котов, взятых в путь по совету Леонова, закупить на выгодных условиях ангарских товаров. А кроме того, Мосолову и прочим купчинам дозволялось открыть свои дворы в отдельной слободе близ границы и вести свои дела с помощью ангарцев.

До холодов караван должен был достигнуть Тобольска, где и остановиться на зимовку. В Тобольской фактории, кстати, уже была налажена работа радиостанции и оттуда Леонов мог связаться с Томском, следующей факторией по пути домой.

Темнело. Летний вечер, окончивший суетный день, был наполнен звоном мошкары, вьющейся у берега. По-над рекой клубилась белёсая дымка, обещая прохладную ночь и зябкое утро. Настя, жена начальника енисейского представительства Сибирской Руси-Ангарии, сходила в дом за тёплым свитером, связанным из овечьей шерсти. Игорь Моисеев, крепкий жилистый мужчина лет пятидесяти, с небольшой бородкой, накинул его на плечи, поблагодарив Марину, свою молодую жёнушку.

— Петро, чаю ещё налить? — начальник фактории потянулся за чайником, стоявшем на горячем камне у костра.

— Да, благодарствую, Игорь Сергеевич! — юноша протянул кружку, в которую вскоре полился ароматный напиток.