Дмитрий Хван - Хозяин Амура [СИ]

Младший сын приказного головы боярина Василия Михайловича Беклемишева Петр, на «отлично» сдав предварительные экзамены средней школы, на летнюю практику был отправлен помощником механика парохода «Молния», что курсировал между Енисейском и Владиангарском. Девятнадцатилетний парень — светлая голова, да косая сажень в плечах, был на хорошем счету у своих учителей и с осени должен был продолжить обучение уже в цехах Железногорска.

— Обожаю чай — он согревает тело, питает разум и успокаивает душу, — грея ладони о кружку, проговорил Игорь, наблюдая за игрой языков пламени прищуренным взглядом.

— Игорь Сергеевич, а ежели на Русь чай возить — это же каков прибыток будет! — воскликнул Беклемишев-младший и принялся рассуждать далее:

— А коли по рекам — оно и в расход большой и не встанет. А уж с машиной и вовсе — знай, чисть вовремя, да уголёк или дровишки подкидывай! Кормить и платить за дорогу не надо, так и озолотиться можно!

— Можно, — согласился собеседник. — Но машина — это временно, — тут же сказал начальник многозначительно. — У турбины КПД больше. Что такое КПД помнишь?

— А то! — с готовностью ответил Пётр, ухмыляясь. — Коэффициент полезного действия. А ещё наш старший механик говорил о ДВС, но сетовал на отсутствие доступной нефти.

Женушка Игоря тихонько рассмеялась:

— Он же на «Молнии» в машине копался, а ты ему вопросы для малых задаёшь!

Игорь стушевался, и, улыбаясь, проворчал:

— Да это я так, хотел узнать, как в школе у нас учат.

— Хорошо учат, Игорь Сергеевич! По душе мне такое ученье — и в школе, и в мастерской! Не чета прежней школе при палате — там не товарищи, а волки были, да учителя ленивы!

— Что же, школы на Руси плохи? — спросил начальник, нахмурив брови.

— Не плохи, — пожал плечами юноша. — Они просто другие, совсем другие. Вот в ваших школах ни закона Божьего, ни Псалтыря, ни Часослова не учат и не читают. А на Руси физических законов нет, материаловедения так же, механике не учат.

— Ага! — поддержала разговор Марина. — Говорит люд, мол, в ваших школах Бога нет! Но детей учиться отдают. Знают, что без обучения никак.

Согласившись с её словами, мужчины помолчали, потягивая чай. Где-то вдалеке, в городке перекрикивались мужики, идущие с покоса, глухо лаяли псы.

— На Петров день дождя-то не было. Стало быть, урожай худой будет, — сказал вдруг Беклемишев.

— Но голода не будет, Петро! — заявил Игорь. — Уже не будет. Его в Енисейске уже несколько лет не было, хоть хлебную казну не всегда вовремя присылали.

— Картошка? Вот если бы её на Русь вывезти, как вспоможение для людей в худые годы… — рассудил Беклемишев-младший. — Ведь картошки родится с малого куска землицы ажно в четыре раза больше, чем зерна!

— Это тебе в Ангарске сказали? — с незримой улыбкой спросил Игорь переглянувшись с женой. — Дарья Витальевна?

— Она самая! — кивнул Пётр. — Супруга князя Сокола о сём говорила мне. Хочет она, чтобы голод на Руси упреждён был хоть малость самую — говорит, картошка это верное дело.

— Уж не один год она этого хочет, — проговорил Моисеев еле слышно, поднимая взгляд к быстро темнеющему небу.

После чего начальник Ангарского Двора проговорил:

— Верно она думает! Идея хороша! Вот только…

— Так научить людей надо, чтобы они ядовитые ягодки в рот не клали! — воскликнул юноша и извинившись за то, что перебил старшего, продолжил:

— Грамотки нужны, чтобы пояснять, как выращивать картофель!

— Добро! — закивал Игорь.

— А твоя семья, Пётр, этим сможет заняться? — спросила вдруг Марина. — У вас, верно, и землицы есть в достатке?

— Есть, — опешил парень. — Но землица бедная…

— Так и в Енисейске она не жирна, — усмехнулся начальник. — Однако же растёт земляное яблоко!

Супруги неспроста озадачили Беклемишева картошкой — младшего представителя семьи, вхожей в общество Ангарии, подводили к этому разговору не один месяц, аккуратно и к месту разъясняя выгоды данного растения для русского народа.

Глава фамилии — боярин Василий Михайлович Беклемишев в своё время обещал прибыть в начале 1647 года — именно тогда должно быть закончено обустройство торгового пути из Оби на Ангару, через реки Кеть, Кемь и Енисей. Начатые ещё по указу государя Михаила Фёдоровича работы до сих пор не прекращались, несмотря на то, что у власти сейчас находился боярин Борис Иванович Морозов — опекун болезного царя Алексея. Государь уже давненько не только не являлся на свет Божий из внутренних покоев Теремного дворца, но и не вставал со своей опочивальни. В Кремле кто с нетерпением, кто со страхом ожидали смерти несчастного. Алексей же, мучаясь, не желал сдаваться лихоманке. Организм отравленного царя боролся за жизнь и иногда он, приходя в сознание, начинал узнавать окружавших его людей и пытался говорить с ними. Однако вместо речи у Алексея Михайловича выходило лишь тихое и невнятное бормотание, сопровождаемое сипением и хрипами. Он умирал, съедаемый недугом изнутри и никто из лекарей не мог не то что вылечить царя, но и облегчить его страдания. В отравлении монарха вначале обвинили мекленбургского доктора Александра Блока, якобы совершившего сей тяжелейший грех по наущению некоторых неугодных Морозову боярских и княжеских фамилий. Но Блок вовремя бежал из Кремля, переодевшись в женское платье — таким образом, он не смог никого оклеветать по наказу Бориса Ивановича. Морозов же тем временем пытался спасти молодого царя, стараясь найти и доставить в Москву добрых и знающих лекарей и даже знахарей-ведунов. Однако всё было без толку — кончина государя была лишь делом времени, потому в Кремле всё громче раздавались голоса тех, кто подумывал о скором созыве Земского Собора — ведь державе нужен новый властитель. Морозов с явным неудовольствием ждал скорого столкновения с дядькой государя, двоюродным братом Михаила Фёдоровича — Никитой Ивановичем Романовым и его приближённым — князьями Прозоровским, Шереметьевым и Черкасским. Тем более, что в Москве Никита Иванович имел немалый вес и был одним из богатейших людей на Руси.

Тем временем окончательно стемнело. Постепенно смолкли все лишние звуки, вокруг стало тихо и спокойно. Лишь весело потрескивали подложенные в костёр сухие сучья, да привычно шумел Енисей. Жаркие языки пламени жадно охватывали их, всё ярче освещая сидевших вокруг людей. Пётр, крепко сжимая в руках пустую чашку, немигающим взором затуманенных думою глаз следил за танцующим огнём.

— Ну так что, Петро? — повторил вопрос Игорь, недоуменно глядя на парня. — Задумался?

— А? Чего? — встрепенулся Беклемишев, оторвав взгляд от костра.

— Пойдёшь с осени в Ангарскую сельхозакадемию? Через год дело будешь крепко знать, а после дадим тебе помощников и отправим на Русь.