Анатолий Гончар - Возвращение

— Присаживайтесь, — мы не заставили себя долго ждать, и вскоре мы, сняв с плеч тяжёлые котомки, уже катили по петляющей средь холмов дороге. До селения мужика было и впрямь не слишком далеко, но и не так уж близко, чтобы не успеть завязаться обязательному пустопорожнему разговору. Постепенно беседа как-то сама собой перешла на последнего из рода Дракул.

…Сами на его шее петлю затягивали, теперь вот криком кричим. Как сгинул наш благодетель, так нет нам ни житья, ни спасения. Что ни ночь — с гор спускаются всякие, народ режут, скотину угоняют. Оберегаться пробовали, да разве ж от них убережёшься? Тут их целые колды бродят. Кто сопротивляется — тех под корень вырезают. Вот Муравку-то всю сожгли, людей то ли порезали, то ли в полон угнали, не ведаю, но никто с муравкинских в наших краях не объявлялся. Соседние деревни, почитай, все поближе к столице подались. Скоро и мы с насиженных мест снимемся, а то, не ровён час, и к нам пожалуют. А вы — то, добрые люди, куда путь держите?

— Родню ищем, — торопливо ответил я. — В Муравке на окраине вроде как проживали.

— Эт не Муратовы ль, часом, жена с мужем бездетные?

— Они самые, — буркнул я, надеясь, что так оно и есть в самом деле, а не этот ушлый мужик пытается прощупать нас на предмет лживости.

— Вы — то сами откель будете? — мужик подозрительно покосился в нашу сторону.

— Лохмоградские мы, служилые люди — ратники.

Мужик, кажется, поверил и немного повеселел.

— На местных-то вы не больно и похожие, — заметил он, с оттягом нахлёстывая итак упирающуюся изо всех сил лошадку. — Время позднее, в Муравку-то сразу пойдёте, али ночлега искать будете? — А мы и впрямь уже подъезжали к высившейся на пригорке деревушке.

Я покосился на своих товарищей и не увидел на их лицах поддержки моим дерзаниям.

— Да уж видно придётся у кого и заночевать, — ответил я, поддавшись угрюмому нажиму святых отцов.

— А что искать-то, у меня и заночуете. Лишнего не возьму: пятак за ночлегу знатную, пятак за постелю мягкую, пятак за еду сытную. — Я скептически посмотрел на нашего "благодетеля". Откуда с его-то нарядом у него возьмется, первое: постеля мягкая, второе: еда сытная и третье: ночлега знатная. По-видимому, верно угадав мои мысли, мужик вытянул вперёд правую руку и, указывая куда-то в центр деревушки, выдал:

— А вон она, моя хоромина. — И впрямь посередине села, блистая свежевыкрашенной крышей, стояла большая бревенчатая изба, точнее сказать не изба, а небольшой терем. Мужик довольно лыбился. — В пути — дороге по другому рядиться ныне не можно: супостаты да люди лихие по дорогам бродят, покажи им копеечку — на кусочки мясистые поразрывают. Вас — то я ещё издали заприметил, на татей лесных повадками не похожи, а то бы я к вам и не подъехал вовсе, другой бы дорогой путь наверстал.

— Хитёр ты, мужик! — не похвалить возчика было грех.

— Ну, так как, на мои условия согласные?

— Пять алтын нынче на дороге не валяются, но быть по — твоему, но что бы и постельки мягкие и еда сытная да приятная.

— Об чём речь! Не извольте беспокоиться! Жёнка моя — та ещё кудесница, такой пир закатит — пальчики пооблизываешь! — с этими словами он в последний раз взмахнул кнутом, одарив ударом свою доходягу, и мы въехали на широкую, устеленную крупным камнем, деревенскую улицу.

А насчет удобства и прочее шельмец не соврал: и ужин был вкусен и постель мягкая. Даже каждому досталось по отдельной комнате. Но что-то мне не спалось, то ли не давала покоя рана старая, то ли какая-то мысль, бившаяся на краю сознания. Во всяком случае, когда в коридоре послышались крадущиеся шаги, я не спал. Чтобы бесшумно вскочить на ноги, мне хватило мгновенья, как — то сам собой в руке оказался длинный кинжал, оставшийся от милого моей душе Михася. Щеколда на моей двери, казалось бы, закрытая изнутри, тихонько приподнялась и дверь, висевшая на тщательно смазанных петлях, стала медленно открываться. Я осторожно отступил в сторону и, крепко зажав в кулаке рукоять кинжала, встал за открывающейся дверью. Слабый свет ночника осветил высокую худощавую фигуру вошедшего. Незнакомец держал обеими руками длинный остро отточенный меч. Одет он был в тщательно подогнанные кожаные одежды, на голове топорщилась меховая шапка, а ноги были босы. Вот тут-то мне стало понятно, с какого дохода у этого деревенского мужичка такие хоромины. Вслед за ним в комнату тихо, едва дыша и слегка горбясь, протиснулся над "добродушный" хозяин. В левой руке у него блистала золотом большая, украшенная чеканкой, чаша; в правой — масляная, слегка чадившая, лампадка. Хозяин прошёл в центр комнаты, поставил лампадку на стол и сделал знак рукой, направляя второго к моему ложу.

Высокий, повинуясь, приблизился к кровати и на мгновение застыл. Намерения этой дружной пары были видны как на ладони, можно было начинать действовать, но чтобы наверняка не ошибиться в своих выводах, я решил подождать. Ждать пришлось недолго, благо худому уже надоело прислушиваться, и он, воздев над головой клинок, с силой вонзил его в жалобно скрипнувшие доски деревянного ложа. Понять, что под одеялом никого нет, было несложно. А соображал он быстро, гораздо быстрее своего сообщника, но всё же развернуться не успел. Мой кинжал вошёл в его тело по самую рукоять. Я же больше не раздумывал и ударом левой ноги отправил хозяина дома в полёт. Грохот падающего тела был ужасен (в углу, куда он отлетел, располагался сервант, снизу доверху забитый изящной фарфоровой посудой). Тяжёлая золотая чаша, описав замысловатую дугу, треснула своего носителя по куполу. Следить за его дальнейшей судьбой (в смысле, судьбой хозяина теремка) было некогда. В коридоре послышались быстрые шаги, и в мою комнату ввалилось сразу четверо лиц неизвестной национальности с ярко выраженными мордами уголовной направленности. Мой кинжал намертво застрял в рёбрах худого, до воткнувшегося в доски меча было не дотянуться, а между тем вломившиеся ко мне амбалы были вооружены длинными ножами и толстыми дубинками.

— Помогите! — что было мочи заорал я, надеясь разбудить криком своих товарищей. Если кто думает, что воину кричать не пристало, то, во-первых, я сейчас как бы и не совсем воин (а какой может быть воин в одних трусах, даже тельняшка лежала в изголовье); а во-вторых, как я ещё могу разбудить своих дрыхнущих товарищей, кроме как заорав на всю Ивановскую "полундра". Нападающие от моего крика сперва малость опешили, затем один был вынужден отступить к двери и взять под наблюдение коридор. Теперь против меня было трое, вполне достаточно, чтобы не спеша раскромсать на кусочки бедного прапорщика, но мой очередной крик заставил их поторопиться.

В атаку они кинулись одновременно и, столкнувшись плечами, едва не повалились на землю. Я слегка подпрыгнул, и мне удалось ногой вышибить из рук первого нападавшего нацеленный мне в грудь ножик, и с разворота слегка заехать ему в ухо правой рукой. Озверев, он бросился на меня с дубиной и получил ногой в промежность. После чего бандит взвыл и повалился на пол. Второй бандит оказался более расчётливым. Пока его третий товарищ пытался достать меня ножичком, он подскочил ко мне сбоку и нанёс удар своей толстой, как полено, дубиной. Если бы я не оказался на пару дюймов дальше, мой череп разлетелся бы на кусочки. А так его дубина просвистела мимо и со всего размаха грохнулась на стоявший посередине комнаты стол.