Андрей Величко - Миротворец

Первого августа в ряды наших союзников влилась еще одна страна. Правда, Маша, узнав об этом, тут же во всеуслышание сослалась на недавнее высочайшее соизволение произносить вслух название некоего города, после чего объявила, что «таких бы друзей — за… да в музей». Сотрудники дипломатического корпуса были слегка шокированы, но Маша, сделав невинные глаза, пояснила:

— Я имею в виду, что после победы наверняка будет запущена программа помощи пострадавшим от войны странам. И почему бы в ее рамках не построить за упомянутым мной городом этнографический музей? Где будет очень к месту экспонат «папуас хитрозадос вульгарис». А вот живьем или в виде чучела, это лучше у канцлера спросить. Ишь, чего этот эфиоп выдумал — в союзники набиваться! Нечего было на мирных американских ученых нападать, за такое судить надо.

Выражение императрицы за полдня облетело Петербург. Если кто еще не догадался, уточняю — это все про Эфиопию, она же Абиссиния, и про ее руководство.

Ну, а на Дворцовой площади появился первый трофей начавшейся войны — французский сверхтяжелый танк. Правда, оказалось, что мы зря считали его «Даву» — это было не название серии, а имя собственное первого танка в ней. А вообще-то все они носили имена наполеоновских маршалов, и нам достался «Мюрат». Ох и намаялись мы с этом гробом-переростком… К Зимнему его доставила специально доработанная баржа, и около Адмиралтейства его с трудом, при помощи двух артиллерийских тягачей, вытащили на берег, поуродовав при этом набережную. Но доехать до места стоянки без происшествий танк не смог. Его трансмиссия была электрической, и где-то на полпути в ней загорелась проводка. Пришлось тушить, потом пробрасывать времянку, после чего танк сумел преодолеть оставшиеся триста метров и встал на предназначенном ему месте. Кстати, при ближайшем рассмотрении он мне не очень понравился — оказался сделан довольно неаккуратно, куда хуже нашего «Фишмана». Но зато шедший в нагрузку к танку антикварный паровоз — вот это вещь! Мне даже стало несколько неудобно, что я сбил цену на него до десяти тысяч — надо было не жадничать и сразу давать просимые евреями пятнадцать. Замечательная игрушка, после войны увезу ее на Канары, на свою дачу. А то плато там большое, почти полтора километра с севера

на юг, так что небольшая железная дорога лишней не будет.

На пятый день войны Брест оказался в окружении. Танковые колонны противника, широкой дугой обойдя его с севера, по охваченной восстанием территории, перерезали железную дорогу, связывающую город с Гродно, а еще через день — ветку Брест-Орел. Причем этих самых танков, то есть английских «Виккерс-медиумов», было на удивление много! По данным авиаразведки, больше двух сотен. И остановился этот прорыв не столько из-за сопротивления наших войск, сколько по организационно-техническим причинам. Англичане скопировали соотношение количества танков и сопровождающих их автомобилей со структуры Первой танковой группы Гудериана, осуществившей прорыв во фланг наступающим китайцам во время Манчжурской войны. Там, если кто забыл, на пять танков имелось пять автомобилей, и для рывка на тридцать восемь километров этого оказалось достаточно. Здесь же англичане явно планировали удар на глубину порядка двухсот километров, но смогли пройти только сто двадцать. И встали. Ремонтных машин катастрофически не хватало, расход бензина по нашим дорогам превысил все мыслимые нормы, да и не поспевали заправщики за танками, несмотря на их максимальную скорость двадцать пять километров в час. У англичан вообще не было трехосных полноприводных грузовиков. Имелось два десятка с двумя ведущими задними осями, а остальные были обычными трехтонками с одной ведущей осью. Да и расход бензина… По техническим характеристикам «Виккерс-медиум» на одной заправке мог пройти сто двадцать километров, но в этом рейде они уже через семьдесят оказывались с пустыми баками. В общем, английская танковая группа, растеряв по дороге более двух третей техники, дошла только до железки Гродно-Орел, где и встала окончательно. Но и этим она натворила немало.

Деморализованная тем, что в нее стреляют со всех сторон, армия Самсонова при виде танков просто побежала. И если северная ее часть еще имела слабое подобие управляемости и отступала в Прибалтику с сохранением хоть какого-то порядка, то оказавшаяся к югу от направления танкового удара просто перестала существовать как организованная сила. Правда, с одним исключением…

Второй отдельный самоходно-артиллерийский дивизион состоял из двадцати четырех «Диарей» и дислоцировался как раз на направлении главного удара. Несмотря на потерю связи с командованием, исчезновение приданной дивизиону пехоты и ночное нападение поляков, при отражении которого погибла почти половина личного состава, командир сумел сохранить свою часть как боевую единицу. Подорвав неисправные и неукомплектованные экипажами самоходки, на оставшихся десяти дивизион занял позицию в километре с небольшим от дороги, по которой двигались «медиумы». Причем позиция эта была отделена от дороги оврагом, кое-где с заболоченным дном, а на ней самой рос довольно густой кустарник. И почти на сутки, пока не кончились снаряды, дивизион прекратил всякое движение противника по обстреливаемому участку.

Два ствола позволяли «Диарее» вести прицельный огонь с больших дистанций — первый выстрел пристрелочный, второй в борт. При таком попадании «Виккерс» загорался гарантировано, а иногда и взрывался. Развернувшиеся же лобовой броней к самоходкам танки этим начисто перегораживали дорогу, превращая находившиеся там машины в идеальные мишени. Впрочем, при удачном попадании трехдюймовый бронебойный снаряд брал «медиума» и в лоб.

Через сутки, слив солярку в четыре остававшиеся исправными машины, остатки дивизиона уже почти без снарядов произвели сорокакилометровый рейд по тылам противника и прорвались в удерживаемый японцами Брест.

«Срочно в печать», — сделал я пометку на донесении о боевом пути второго дивизиона.

Подобная ситуация не выходила за рамки наших планов — правда, там она предполагалась только через две-три недели военных действий. Однако мой указ был уже готов, и теперь я отправил его для обнародования в газетах, передачи по радио и сброса в виде листовок на временно оккупированную территорию. В этом указе с некоторой даже скорбью отмечалась, что, в то время как народы России как один встали на борьбу с напавшими на страну несметными полчищами, отдельные этнические группы повели себя строго наоборот и теперь поголовно сотрудничают с оккупантами. В силу чего после войны польское население будет депортировано в Магаданскую губернию, а при наличии смягчающих обстоятельств — на Сахалин. Однако, лица, с оружием в руках сопротивляющиеся нашему общему врагу, депортироваться, естественно, не будут. Более того, в зависимости от результатов своей борьбы они будут иметь право защитить от депортации еще от одной до трех семей, по их выбору. Снабжение окруженных русских войск приравнивалось к участию в вооруженной борьбе.