Виталий Корягин - Винг

Эдвард повернул голову к Алану:

— Ал! Утром плывем в Триполи! Я этим подонкам…

Рядом скептически хмыкнул де Шаррон.

Шимон помотал большой головой:

— Да тех, кто все устроил, в Триполи давно нет! Они здесь, у вас. Когда дом загорелся, мордастый монах рядом с нашими кустами грузил свою добычу на мулов… Я слышал, он велел отвезти все в прецепторию, и сказал, что поедет с господином в армию.

Алан опять выматерился в святых угодников:

— …! Понял теперь, сэр Эдвард, отчего мордастый развеселился, встретив нас под Акрой?! Понял, почему он обещал тебе скорую встречу с еврейскими друзьями?! Свидание на том свете! Фон Штолльберг отомстил нам, как обещал, а сам — в стороне! Ничего теперь не докажешь, и слушать никто не станет…

Эдвард застонал:

— Ну, почему, почему я не прикончил гадов сразу, на дороге?! Ведь в руках были… Все остались бы живы… — сознание непоправимости случившегося и своей невольной вины терзало сакса, руки сами до боли сжимались в кулаки, и щемило сердце. Тевтонец страшно отплатил за оскорбление, ударил в самое больное место.

— Они-то может быть, и остались живы, а ты, сэр Эдвард, точно кормил бы ворон на виселице, — вмешался в разговор де Шаррон, знакомый в общих чертах с обстоятельствами дела. — За убийство комтура ордена, да хоть бы и трижды виновного в грабеже схизматика, тебя бы не помиловали.

— Я убью эту немецкую сволочь! Вызову на поединок и прикончу! — не слушая капитана, юноша поднял кулак вверх. — Он поклялся отомстить?! Он отомстил?! А теперь я клянусь не знать покоя, пока живы убийцы, пока отравляют дыханием Божий мир! Я буду их преследовать, пока не уничтожу, а если погибну, пусть отомстит мой призрак!

Де Шаррон мрачно усмехнулся:

— Ну о-очень выразительно! Вот только поединки в крестовом походе запрещены под страхом смертной казни. Жизнь сейчас можно отдать одному лишь Господу Богу… — старый рыцарь оглядел присутствующих. — А вообще, в чем провинились наши немецкие друзья? Подумаешь, к вящей славе Господней отправили в ад нескольких нехристей-жидов, ростовщиков, сосавших кровь верующих! Подумаешь, сожгли их жилище! Да за такие благочестивые деяния им еще и все грехи отпустят.

Капитан придвинулся к саксу вплотную и понизил голос:

— Я тебе советую, сэр Эдвард! Наплюй пока на это дело… Представится потом случай — сочтешься с немцем…

Ноэми, горящими глазами исподлобья смотревшая на де Шаррона, на секунду оторвалась от груди Эдварда и хлестко влепила капитану пощечину.

Ветеран покачал лысой головой и потер обиженную часть лица:

— Зря, дочка, зря… Я ведь только предсказал, что скажут об этой истории другие… Мне-то тебя как раз очень жаль… Ну, вторую щеку, с вашего позволения, я, хоть и христианин, подставлять не буду. А как рыцарь я обязан молча сносить любые настроения прекрасной дамы…

— Что же делать, ваша милость? Нельзя же дожидаться, пока и всем нам "со святыми упокой" исполнят, — Алана, как обычно, интересовала практическая сторона дела. — Коли ничего нельзя добиться правдой, я, пожалуй, сам как-нибудь темной ночкой выпущу кишки у немца подышать свежим воздухом.

— И потом проветришься на веревке, упрямый ты гэльский баран! — де Шаррон рассердился. — Надо идти жаловаться королю Ричарду. Он один может пойти супротив монахов. Ему тоже осточертела их жадность и надменность. Даже если не станет требовать наказания для немца, так, может, хоть неудовольствие гроссмейстеру выкажет, глядишь, эта орденская сволочь поостережется вас затрагивать. А война кончится — рассчитаешься! Ну, что для тебя важнее, прикончить немца или самому выжить?

— Сэр! Разрешите, мы проводим этих несчастных на корабль, и сходим к милорду де Во? Авось поможет мне попасть к королю. — Эдварду вдруг захотелось поскорее уйти из шатра доброго циника де Шаррона. Голая истина обычно непривлекательна для чистых сердец.

— Иди, парень! Вдруг повезет, застанешь короля в добром настроении, — капитан подтолкнул Эдварда к выходу. — К заре должен сюда вернуться, иначе — дезертир! Ну, отправляйтесь…

Эдвард вел Ноэми под руку сквозь ночной туман, она прижималась к юноше и судорожно всхлипывала. В двух шагах впереди Шимон гудел вполголоса Алану. Видно было, как кивал в ответ, мрачно понурив голову, шотландец. Шум прибоя приблизился, из мрака одна за другой выбегали маленькие волны и, лизнув берег, откатывались.

— Вот она! — пробасил иудей.

Черным пятном на сером фоне тумана тихо покачивалась нава, зачаленная за большой камень. Доска-сходня краем зарылась в мокрую гальку. С борта на берег соскочил шкипер, подошел, вглядываясь в темноте:

— Ну, что, отыскали? — увидел, что, да, нашли, и обратился к британцам, к старым знакомым, — горе-то какое! Знали бы мы, когда отплывали с вами… Эх, что говорить! — оборвал он сам себя. — Позвольте, госпожа Ноэми, помогу вам по трапу взойти.

В тесной каюте Эдвард уложил обессилившую от горя девушку в узкую койку, посидел рядом несколько минут, пытаясь найти хоть какое-то утешение. Но он и сам понимал, что слова бессильны перед таким несчастьем. Наконец, встал, коснулся сухими губами горячего, влажного виска Ноэми:

— Пойдем-ка мы с Алом к королю… Ты пока полежи, ладно?

Она слабо кивнула.

По дороге в главный лагерь, автоматически прыгая вслед за Аланом с кочки на кочку, юноша горестно думал:

— Ведь это христиане причинили ей столько зла! А она с любовью, с доверием, ко мне, такому же, как они… Какая же у нее справедливая душа? Неужели же ей, некрещеной, гореть в геенне, такой чистой, доброй?!

Алан обернулся к другу, будто прочитал его мысли:

— Шаррон сказал, что за это зверство убийцам все грехи простятся? Нет уж! Такие должны дохнуть без покаяния, и прямиком в ад, или Господь не джентльмен!

У шатра барона, как всегда, обретался бессонный Дэн, и гостей не пустил, ссылаясь на то, что хозяин только прилег:

— Завтра, завтра придете, сэр Эдвард. Должен же милорд хоть иногда отдыхать… — и зашипел на пытающегося возразить Алана, — тише, не бери на горло, рыжий! Сказано тебе, завтра!

Из-за полотна раздался бас де Во:

— Кто там, Дэн?

— Ну, вот, разбудили… — Дэн скорчил страшную рожу. — Это Эдвард Винг со своим скоттом. Прошу прощения, сэр-р Эдвард Винг, милорд!

— Впусти их, Дэнни. Я так устал, что и сон нейдет.

— Входите уж, банные листы… — верный страж неохотно откинул полу палатки. — Да побыстрее, кровососов напустите!

При тусклом свете жирника, коптящего на барабане, барон встретил посетителей, приподнявшись на локте на походном ложе:

— Что там у вас стряслось?!

Выслушал сбивчивый рассказ о трагедии в Триполи, откинул меховое одеяло, уселся на койке, подумал, потер босые пятки одну о другую и недовольно крякнул: