Алексей Замковой - Лесной фронт. Задача - выжить

— И что, люди все это терпят? — грустно спросил Михалыч.

— А куда они денутся? Спереди их манят, как осла морковкой, красивой жизнью. Мол, будешь хорошо работать — купишь себе новую машину, телефон или еще что-то. Оглянешься назад — толпы безработных, а то и бездомных. И бежишь вперед за 'морковкой', что б не оказаться среди них. И закрываешь глаза на то, что в некоторых конторах даже болеть запрещают.

— Как это — болеть запрещают?

— Подумайте сами, капитан, человек заболел и на работу не может ходить. Значит денег для хозяина он не заработает. А если работник не приносит денег — такой работник не нужен.

— Это вы что же, — взгляд у Терехина был грустный-грустный. — Снова в барщину вернулись? Как до революции?

— Получается так, товарищ политрук. Вернулись…

Проснувшись, первое что я ощутил, была сильная боль в натертых лямками плечах, ноющие ноги и сильный голод. Сон никак не выходил из головы. Я лежал и все прокручивал в голове приснившийся мне разговор. Знаете, несмотря ни на что, я даже рад был, что попал в это время. Наверно в душе я все-таки романтик и даже постоянная опасность этой адской войны мне больше по нраву, чем серая обыденность двадцать первого века с его скотскими нравами. Да, я определенно рад, что сюда попал.

Оказалось, что проснулся я как раз к ужину. Остальные, в своем большинстве, уже давно сидели в нашей импровизированной лесной столовой и с аппетитом что-то уплетали. Я, хоть и чувствовал себя инвалидом, поспешил присоединится к ним. Мешки с трофеями, которые почему-то никто не забрал, решил оставить под деревом — я их и так, после того как тащил, ненавидел. Там же оставил и карабин. А вот МП не забыл.

Среди партизан царило веселое оживление. Аккомпанементом стуку ложек звучали рассказы о нашем выходе.

— …тут оно как рванет! — жестикулируя ложкой рассказывал какой-то боец. — А я аж зажмурился. Потом начал стрелять пулемет. Смотрю, немцы из машины прыгают и падают. Ага, думаю, попались в коробочке! Ну и, тоже, давай стрелять по машине…

Впечатлений от нашего выхода у народа явно было в избытке. Кто-то спорил, перебивая друг друга, кто-то пытался подсчитать сколько убил немцев лично, кто-то хвастал трофеями.

— …а нам Митрофаныч, значит, говорит залечь дальше на дороге что б мотоцикл назад не пустить. — рассказывал юнец, не больше восемнадцати лет, но уже с антрацитово-черными усами и бородкой. — Мы отошли с Василием, и в кустах залегли. Лежим, значит, ждем. Долго лежали — думали уже не поедет никто. А тут слышим, едут. Мотоцикл мимо нас проехал…

— Ага, проехал. — перебил рассказчика сидящий рядом парень, видимо тот самый Василий. — Он еще только появился, как ты в него целится начал! А если б пальнул, да те что в грузовиках услышали бы? Мало я тебе подзатыльника дал!

— Ну не пальнул же. — продолжил черноусый. — Так вот, проехали они мимо. Мы лежим, ждем, ничего не происходит. Машины-то уже слышим, а взрыва нет. Думали, может не сработало чего. А потом бахнуло. И, слышу, стреляют. Я приготовился, смотрю туда, куда немцы уехали. Едут. Быстро так, а тот, что в люльке — все пулеметом своим из стороны в сторону водит. Ну, я гранатку им на дорогу кинул — мотоцикл аж на самую обочину улетел…

Кто-то протянул мне миску с одуряюще вкусно пахнущей кашей. Я оглянулся — Оля. Стоит сзади, а глаза такие радостные. И от той замкнутости, которая у нее была когда мы шли с Терехиным, не осталось даже следа.

— Поешь, Леша. Оголодал, наверно, совсем.

Я с благодарностью взял еду и принялся поглощать вкуснейшую пшенную кашу с мясом.

— А командир, пока вас не было, в себя пришел. — Оле не терпелось поделится новостями. — На следующий день как вы ушли, я ему бинты меняла. Смотрю — глаза открыл. А потом спрашивает, где он и что с его отрядом. Я Феликса Натановича сразу и позвала. Тот посмотрел, говорит еще день командира не беспокоить.

Новость о том, что политрук очнулся меня порадовала. Несмотря на некоторые издержки бдительности при нашей первой встрече, у меня сложилось о нем вполне положительное впечатление. В принципе, неплохой мужик и было бы жаль если б он вот так умер. Я что-то промычал набитым ртом в ответ, а Оля продолжала.

— Через день командир к нему пришел и о чем-то они говорили почти час. Еще Лешку, здорового того, что с нами был тогда, позвали. Еще что-то разговаривали, а потом командир, который раненый, кричать начал — рвался все через фронт пробиваться…

А вот это уже проблемы. Политрук явно настроился продолжать пробиваться к своим. Может и не захотеть оставаться с отрядом. А мне что делать? Идти через фронт — отпадает в любом случае. Лучше здесь останусь. Только как Терехин посмотрит на мой отказ идти дальше под его командованием? Опять проснутся подозрения, если они вообще 'засыпали'… Придется что-то придумывать. В случае чего, наверно, буду просить капитана оставить меня в отряде. Вряд ли он будет так просто подрывниками разбрасываться.

— И что решили? — я быстро проглотил кашу, что б иметь возможность говорить, и перебил Олю.

— Не знаю. Меня Феликс Натанович как раз воды послал принести. А когда возвращалась — командир уже уходил.

— Понятно. — я протянул Оле пустую миску. — Спасибо за кашу. А сама ты как?

— А что я? — Оля, приняв посуду, потупилась. — Я нормально. За ранеными ухаживаю, по кухне помогаю. Думаю, вот, у командира винтовку попросить. Немцев бить хочу!

Лично я считаю, что не женское это дело — война. Да, очень много женщин всех возрастов воевали в этой войне. Связистки, причем не только те, которые сидели где-то в штабе на рации, а и те, которые ползли с тяжеленной радиостанцией через линию фронта и обратно, медсестры, которые под пулями тащили с поля боя раненых, не спали сутками в госпиталях, готовя их к операциям и ассистируя таким же падающим с ног от усталости хирургам, снайперы, партизанки, подпольщицы… Но как объяснить, что еще можно выдержать вид мертвого бойца-мужчины, а даже представить себе такую вот Олю, изуродованную близким взрывом или просто поймавшую пулю, невыносимо больно? Как объяснить ей, что она должна жить и давать начало новой жизни вместо того что б убивать людей? Как ей это объяснить, да еще и после всего с ней произошедшего? Я так и не успел придумать, что на это ответить девушке.

— Леш, тебя командир зовет. — пока я размышлял, как-то незаметно появился старшина. — Гримченко, тебя — тоже.

Ничего не ответив девушке, я встал, закинув на плечо автомат и дождавшись Сашу, направился к шалашу командира. Возле входа уже топтался Лешка, а на бревне сидел Митрофаныч. Практически сразу из шалаша вышел капитан.

— Ну что бойцы, отдохнули? — спросил он нас с Гримченко.

— Отдохнули, товарищ капитан!