Илья Тё - Абсолютная альтернатива

С Келлером, впрочем, мы беседовали не о том.

Упуская детали своего похода из Пскова на Петроград, он рассказал о своем прибытии в Царское Село.

— Трупы мы обнаружили в грузовиках под брезентом, — рассказывал генерал. — Мятежники из города бежали слишком скоро. Сжечь или закопать тела убитых у них не хватило времени или терпения. Об этом трудно говорить, Государь, я позволю себе рассказать по порядку…

Федор Артурович начал говорить, я ждал, содрогаясь, уже чувствуя ВСЁ, но не решаясь понять до конца, до тех пор пока не прозвучат самые страшные, безвозвратно меняющие суть вещей слова.

Части моего кавалерийского корпуса, Ваше Величество, вошли в город 25 марта примерно к трем часам дня. Как только передовые разъезды ворвались в Екатерининский парк и доложили об отсутствии на территории дворцового комплекса мятежных частей, я поспешил туда, бросив штаб и конных артиллеристов, сопровождавших походную колонну. Дворец, находившийся в руках революционеров четыре дня, представлял собой жалкое зрелище. Временное правительство, слишком занятое приготовлениями к обороне, вероятно, не уделяло надлежащего внимания архитектурным реликвиям. Повсюду царил зловонный дух мародерства, пьяных грабежей, бессмысленной пальбы, драк, насилия, грязи и хамства.

Меня, Ваше Величество, волновал между тем не столько Екатерининский корпус с его разграбленными драгоценностями и оскверненными реликвиями, сколько жилые здания соседнего Александровского Дворца, в котором квартировала Ваша Семья. Когда вошли туда, Государь, моих спутников охватило тягостное предчувствие.

Виды дворцовых комнат повсюду оставляли ощущение поспешного бегства. Поймав какого-то полумертвого от водки камер-лакея — единственное, что осталось от многочисленной дворцовой прислуги, — я отыскал апартаменты, в которых мятежниками содержались Ваши Дочери, Наследник и Государыня императрица.

Комнаты казались сильно замусоренными, грязными, но при этом одинокими и пустыми. Повсюду на перевернутой мебели и пыльном полу я нашел разбросанные булавки, волосы, зубные щетки, женские гребни и пузырьки, пустые рамки от фотографий, бумаги, оборванные лоскуты ткани, обрывки газет. В гардеробе от сквозняка неслышно качались вешалки, камины в комнатах забивали зола и пепел от сожженных вещей, мятых писем и спешно порванных фотографий.

В опочивальнях царили еще более тягостные хаос и пустота. В одной из них, на паркете, валялась пустая коробка из-под конфет, игрушки и брошенные сандалии Наследника. Окна спален закрывали тяжелые шторы. Там, где шторы срывали, стекла завешивал толстый шерстяной плед или грязные простыни. Никакой прочей одежды и обуви, никакого постельного белья или полотенец, никакой посуды и тем более украшений или ювелирных вещей не нашли — все было голо и, Государь, ободрано, как после нашествия саранчи.

Часть пропавших вещей мои стрелки обнаружили на помойке, Ваше Величество, за дворцовыми корпусами — иконы, почерневшие от дыма, и книги, не успевшие кануть в мусорный развал. Я отыскал там и коричневую Библию Императрицы, ту самую, с которой она часто выходила гулять, «Молитвослов», «О терпении скорбей» и «Житие» канонизированного Вашим Величеством Серафима Саровского. Был также Чехов, Аверченко, Салтыков-Щедрин, тома Пушкина и Толстого. Многие из книг — с пометками, начертанными рукой Царицы и Дочерей. Все выглядело ужасно, валялось на земле, прямо в стылой грязи, сером снегу, рядом с замерзшими нечистотами и мусорным пеплом.

Из обитателей Дворца, Государь, нам удалось найти лишь немногих — в соседнем селе. По рассказам этих несчастных, революция пришла в Царское в ночь на 29 февраля. В тот день со стороны Питера они слышали беспорядочную пальбу — пока еще в воздух. Говорят, то был восторженный салют параду свободы, данный пьяными стрелками под рукоплескания горожан. Под ружейные залпы оркестры гарнизонных полков — тех самых, что были оставлены Вами для защиты русской столицы, — гремели весь день «Марсельезу». Глупцы не ведали еще, как много унижений им придется терпеть от солдат. Ободранные до нитки трупы прохожих еще не украшали собой дороги. Канцеляристы, повешенные за то, что носили царский мундир, еще не болтались в петлях по подворотням.

По словам камер-лакея, Государь, в тот же день во дворец сообщили о первой жертве — неизвестные зарезали казака императорского конвоя, посланного на разведку в село. С этим первым убитым Царское вздрогнуло, Ваше Величество. Слуги начали разбегаться. Ваш Двор, Ваша Свита, Конвой — все замерли, ожидая кровопролития.

Как я понимаю, кровавая революция, не управляемая пока ни из Думы, ни из Советов, к дворцу не спешила. Сорок тысяч вооруженных изменников, ближайшие казармы которых располагались в пяти километрах от парка, не смели войти в царский дворец, полный сокровищ и драгоценностей, — и это при общем безумии мародерства и грабежей, уже расползавшихся по столице!

Как сообщили уцелевшие, утром следующего дня Александра Федоровна провела смотр оставшейся при ней Гвардии. Князь Долгорукий предлагал бежать, бросив Двор и Дворец, но она отказалась, поскольку больные Дочери и Наследник могли не вынести скачки по занесенным снегом дорогам. Ваша супруга приняла решение, Государь: если мятежники решатся напасть на ее дом и ее Семью — она даст им страшный отпор.

Сил, слава богу, хватало. Уцелевший камер-лакей описал картину подробно — ведь он видел ее собственными глазами. В девять утра комендант заиграл тревогу. Как и положено, по сигналу перед главным входом построились казаки конвоя, развернутым строем, на крупах своих лошадей — лейб-гвардии Ее Величества роты: гвардейская Кубанская сотня и гвардейская Терская. Рядом с атаманцами встал батальон Гвардейского экипажа, батальон гвардейского сводного пехотного полка, а также зенитная батарея — вместе почти две тысячи человек. Конечно, армия Государыни была слишком мала по сравнению с гарнизоном столицы, но этими силами было возможно организовать полноценную круговую позицию и выдержать достаточно долго.

Оборону вокруг дворца Долгорукий организовал по всем правилам. От конвоя по линиям дворец-вокзал, дворец-казармы и дворец-город отправили постоянные разъезды, кочующие по шоссе и ночью и днем. Входы вдоль забора перекопали, кусты, мешающие прямому прострелу с позиций, немедленно состригли или спалили. Зенитная батарея и пулеметы Гвардейского экипажа заняли удобные пункты на трактах, годные для прямого и навесного огня. Улицы, ведущие от села ко дворцу, таким образом, стали надежно перекрыты. Воистину, Государь, в тот день произошло чудо — подобное тому, что было уже на Вашей памяти с Бонч-Бруевичем и, как рассказывают, с Непениным: в то время как гвардия в городе бунтовала, гвардия перед лицом Государыни свято выполнила свой долг. Я знаю, Ваше Величество, средь нас, офицеров гвардии, никогда не было ни одного человека, который не мечтал бы в кадетские годы умереть за своего государя. Что бы ни твердила либеральная пропаганда, эта картина из детства, это видение, эта мысль — проявить бесстрашие перед лицом Императора оставались с каждым из нас всегда. Возможно, на тех, кто гулял в Петрограде, напялив красную повязку, подобные мысли уже не оказывали воздействия, но здесь, перед глазами Императрицы, лейб-гвардия не могла изменить!