Мария Чепурина - С.С.С.М.

— Спасибо, дорогой! И ты красавец! Знаешь, ты похож на канцлера! Может быть, снимем с меня рубашку?

— Послушай, милая, мне, конечно, все это очень приятно, но…

— Да-да, мне тоже! А почему бы нам не…

— Стоп, стоп, стоп!

Краслен отцепился от девушки, ловко выскочил из кровати.

— Слушай, Кунигунда, — решил он пойти на риск. — Я пришел не к тебе. Я хотел взять твою военную форму. Видишь ли, мне срочно надо уйти. Это связано… С моими семейными обстоятельствами. Я не могу открыться твоему папе. Я… потом тебе все расскажу. Я вернусь за тобой… если ты мне поможешь… Ведь ты мне поможешь?

С минуту фашистка молчала.

— Ты хотел убежать от папы? — переспросила она в конце концов.

— Это… не то, что ты думаешь…

— Ты коммунист! Инородец!

— Нет!!! Нет, Кунигунда! Послушай, я не могу тебе сейчас объяснить, но…

— Я сейчас закричу!

— Кунигунда!

— Я сейчас закричу и прибежит папа! Если только ты не сделаешь того, что я прошу!

— Но…

— Или папа все узнает!

— Кунигунда, обещаю, я вернусь за тобой, и тогда все случится… Сейчас… понимаешь, я не готов…

— Не готов?! — Буржуазка нахмурила бровки. — А вот это что такое тогда торчит?!

Увы, не все части Краслена разбирались в классовой борьбе. «У меня нет выбора, — сказал себе пролетарий. — По крайней мере, я пролил немного фашистской крови», — решил он, перейдя на территорию противника и устраивая атаку на капитал.

Через двадцать минут, как только атака на капитал победно завершилась, Кунигунда выскочила в коридор и что есть мочи завопила:

— Папа, папа! Скорее иди сюда! Меня только что обесчестили!

Еще лежащий без сил после разгрома противника на его собственной территории, Кирпичников понял, что сопротивление бесполезно.

— Ну? — грустно спросил фон дер Пшик, приступая к измерению черепа Краслена и все еще поглядывая на простыню с красной уликой. — И зачем тебе это понадобилось делать? Ведь мы же договаривались, что ты закончишь институт для жен вождей и выйдешь замуж за сына начальника местного отделения тайной полиции… Начальник мог бы помочь мне в получении должности. А теперь…

— А теперь я выйду замуж за Курта и рожу тебе множество прекрасных внуков! — провозгласила Кунигунда.

— Качество будущих внуков надо еще установить, — пробурчал барон, прикладывая измерительный инструмент к Красленову носу. — А ты сиди, не дергайся! Женишок… Еще неизвестно, кто его родители…

— Мои родители честные люди! — не сдержался Кирпичников.

— Папа, он брюнн! Это прекрасно видно и без твоего измерения!

— Не учи меня! Лучше все проверить сейчас, чем оказаться в неприятной ситуации, когда перед свадьбой вас будет измерять государственный чиновник. Если он окажется инородцем… Ох, Кунигунда, ну и наделала ты делов!

— Если ты не разрешишь мне выйти за него замуж, я уйду в евгенический монастырь! Буду рожать детей для канцлера, так и знай, папа!

— А ведь с сыном начальника почти сладилось, почти сладилось… — уныло констатировал барон. — Это же надо было вот так все испортить!.. Послушай, парень, ты никогда не чувствовал себя «непонятым»? Не лечился в психбольнице? Среди твоих родственников не было душевнобольных? Ты, случаем, не шизоид?

— Отец!

— Я спрашиваю его, а не тебя. Итак, юноша?

Краслен был рад, что ему наконец позволили вставить слово.

— Я не шизоид, — уверил он будущего тестя. — Однако смею заметить, что все произошедшее случилось исключительно по воле вашей дочери, поэтому что касается свадьбы… эээ… меня чрезвычайно огорчает, что столь важное важное решение было принято без моего участия…

— Папа! — жалобно вскрикнула Кунигунда. — Он отпирается! Он бесчестный человек!

— Отпираешься, негодяй! — прохрипел Пшик. — Ладно. По крайней мере, это доказыает, что ты соблазнил мою дочь не ради моих денег и положения. Итак, если мы тебе позволим, ты готов будешь отправиться на все четыре стороны хоть сию минуту?

— С удовольствием!

— Отлично. Ты подходишь. Кунигунда, я согласен. Кажется, это славный малый. Я велю прислуге караулить его комнату, чтобы он не сбежал. И свадьбу надо будет устроить как можно скорее. Может быть, даже завтра?

— У меня нет документов! — вякнул пролетарий.

— Ну, это дело поправимое! — усмехнулася будущий тесть. — Завтра же утром и выправим тебе документики. Что-что, а связи в паспортном бюро у меня есть! Правда, должность я там так и не получил…

«Если фашистский режим диктаторский и человеконенавистнический, значит, он незаконный, — размышлял Краслен. — А если незаконный, то браки, заключенные в его учреждениях, нельзя считать настоящими. Получается, с точки зрения пролетариата, я не так уж и женат. Ну и слава Труду!»

Их расписали два часа назад. Новоявленный муж сидел в кресле и думал, что единственный плюс в его женитьбе — получение брюннского паспорта на имя официанта. Время от времени он, сморщив нос, поглядывал на Кунигунду. Та валялась на постели, пожирая конфеты, перелистывая фашистскую прессу и безудержно треща по телефону, специально перетащенному на кровать:

— Алло! Брунгильда? Ой, представь себе, я только что прочла в «Подруге канцлера», что скоро будет война и в моду войдут плечики и строгий покрой! Здорово, правда? Мне ведь все это идет, как ты считаешь?… В общем, я подумала, почему бы нам не прошвырнуться по магазинам и не закупить заранее все, про что тут написано? В журнале говорится, что современные девушки во время войны будут обязаны… А?… Да нет же! Будут обязаны иметь жакет в офицерском стиле! По-моему, это здорово! Хорошо бы война поскорее началась и продлилась подольше, а Брунгильда?

Кирпичников хмыкнул. Кто бы мог подумать, что в первый раз он выйдет из дома Пшика только для того, чтобы его отвезли в бюро паспортов, а потом на принудительную женитьбу! Из окна автомобиля, сидя рядом с не прекращающей болтать Кунигундой, он впервые видел улицы Пуллена — фашистской столицы. В них как будто бы не было ничего особенного: те же кричащие киноафиши, те же вывески частных булочников и парикмахеров, те же мальчишки-газетчики, те же редкие лошадки, лавирующие между столпившихся на улице автомобилей, те же соломенные шляпы и старомодные тросточки, что и в Ангелике, что и везде… Разве что портреты Шпицрутена да флаги с черными крестами то здесь, то там. Разве что вывеска на кинотеатре: «Сеансы для инородцев с 7 до 8 утра». Разве что вооруженные люди в военной форме, расхаживающие по улицам отрядами по 10–20 человек и подозрительно поглядывающие на прохожих. Разве что гигантские самоходные машины в виде клепаных пауков из листового железа — специфический транспорт патрульных. Разве что барражирующие над городом этажерки: за народом Брюнеции присматривали не только сбоку, но и сверху. Разве что оцепление вокруг какой-то спортплощадки, мимо которой проезжали новобрачные: за полицейским кордоном маячили рыжие головы, а несколько жандармов гнали к площадке сжимающую саквояжик женщину с двумя плачущими рыжими малышами. Краслен не стал спрашивать, куда собираются отправить всех этих несчастных…