Юрий Гулин - Сослагательное наклонение

— … «И это все, уста мои сомкнулись, мне больше нечего сказать!».

Я отключил диктофон, поскольку, процитировав в конце классика, мой собеседник умолк. Теперь он сидел в кресле напротив меня и с неподдельным интересом ждал моей реакции на свой рассказ. А у меня в голове была сплошная сумятица. Первое, что приходило в голову — розыгрыш! Меня в течение двух с половиной часов самым бессовестным образом разыгрывали! Однако у этого предположения был один существенный недостаток. Кому это могло понадобиться? Малоизвестный литератор, стихи и рассказы которого изредка публиковались во второсортных изданиях, согласитесь, фигура для затратного розыгрыша малоподходящая — в случае удачи эффект будет близок к нулю. А в том, что подготовить розыгрыш — будь он действительно таковым — потребовало бы определенных материальных затрат сомневаться не приходилось. Один прикид собеседника чего стоил! Брюки и рубашка, были сшиты из дорогой ткани явно на заказ. Над стилем одежды тоже, очевидно, поработал недешевый кутюрье. И эта необычная расцветка: сочетание белого и небесно-голубого. Я, по крайней мере, такую форму еще ни на ком не видел. Погончики на плечах, на каждом из которых вместо привычных звезд, красовались по три изображения земного шара, расположенные в один ряд. Необычная эмблема на левом нагрудном кармане рубашки… И вы хотите сказать, что все это только ради того, чтобы разыграть какого-то малозначительного писаку? Бред какой-то!..

Чтобы лучше разобраться в происходящем, думаю, самое время поведать о тех обстоятельствах, при которых я познакомился с Максимом Морозом — так представился мой теперешний собеседник, когда позвонил две недели назад. Он назвал свое имя, сказал, что в Россию приехал ненадолго — навестить родных. Из Москвы улетает уже сегодня, но будет в ней снова, через две недели. Мне же он позвонил потому, что чисто случайно (во что я охотно верю) наткнулся на мои опусы («мерси за комплемант»!), и они показались ему забавными (а вот за это двойное мерси!). В связи с этим у него есть для меня заманчивое предложение. Он предложил встретиться через две недели, и попросил назначить время и место встречи. Я предложил 14–00 и свою квартиру. Он попросил перенести начало на 16–00 и записал адрес.

В назначенный день ровно в 16–00 в моей квартире зачирикал домофон. Убедившись, что запрос исходит именно от того, кого я жду, я разблокировал входную дверь. Когда на лестничной площадке послышались характерные звуки раздвигающихся дверей лифта, я распахнул дверь в квартиру. Гость вошел, я закрыл дверь, после чего началось рутинное представление друг другу и обмен рукопожатием. Во время этой незатейливой церемонии я успел разглядеть своего визави. Одет он был… Впрочем, летнюю форму моего гостя я уже описал выше… То есть, как это я не сказал, что было лето? Шутите? Ну, извините… Конечно, было лето, и на моем госте была летняя форма. И в эту самую форму помещался господин лет пятидесяти. Росточка он был не великого, чуть выше среднего, но крепкого телосложения и с приятной, но не броской внешностью. После церемонии знакомства я пригласил Мороза в гостиную (она же спальня, она же кабинет — так сказать: три в одном флаконе). Квартирка у меня не большая: одна комната и кухня (она же понятно и столовая), не считая прихожей и «удобств». От какого-либо угощения мой гость отказался, и мы уселись в кресла возле журнального столика. После чего я попросил «господина Мороза» изложить суть своего предложения. Он поведал, что ему понравилось, как я пишу (ну-ну), и что он хочет предложить мне сюжет для книги. Я спросил: не будет ли он возражать против того, что во время его рассказа будет работать диктофон. Он ответил, что нисколько не будет. Он и сам не обладает феноменальной памятью. (Я еще с прошлого раза заметил, что господин Мороз мастер на комплементы). Я принес диктофон, нажал клавишу включения, и мой гость начал рассказ…

… И вот теперь, когда он его закончил, я сижу и не знаю что сказать. Но держать паузу дольше было бы уже верхом неприличия, и я раскрыл рот:

— Вам не кажется, что рассказанная вами история выглядит уж очень фантастично… — осторожно начал я.

— Ну и назовите свое произведение фантастическим, не задумываясь, ответил Мороз.

Это действительно кое-что меняло. Оставалось только одно «но».

— Начать произведение следовало бы с «Заговора одноклассников». А вы о нем почти ничего не рассказали…

— Так я о нем почти ничего и не знаю, — с обескураживающей откровенностью ответил мой собеседник.

Видя мое неприкрытое разочарование, он поспешил добавить:

— Об этом вам может рассказать генерал спецслужб Сологуб. Я постараюсь организовать вашу встречу…

…- Очень не хочется вас разочаровывать, голуба моя, но помочь я вам ничем не могу. — генерал Сологуб был весь сожаление.

— Но, господин Мороз…

— А что, господин Мороз? Он ведь, как и вы — чего греха таить? — сочинитель! Любит на досуге наш Максимушка состряпать чего-нибудь этакое: то стишок накропает, а то и сказочку! Да-а-а… А вы, стало быть, на сказочку-то и купились? «Заговор одноклассников»! Это же надо было такое удумать… А что, очень даже шикарный розыгрыш получился! Эх, не будь я при исполнении, ей богу, подыграл бы Максиму! Но погоны на плечах — дело происходило в кабинете генерала — мне такой вольности не позволяют… Так вот, заявляю вам вполне официально: нет никакого «Заговора одноклассников» — нет, не было и, дай бог, не будет! Вы уж «звиняйте»… Может, чем другим могу помочь?

— Да нет, спасибо…

— Ну, на нет, как говорится, и суда нет!

Генерал подписал пропуск и протянул мне. Я простился и, с бумажкой в руке, поплелся к выходу из кабинета. Я, конечно, понимал, что Мороз не мог меня так подставить. Тем более, что когда он организовал мне встречу с Сологубом, то честно предупредил, что шансов что-либо выведать у меня не много. Дело наверняка за семью замками, и кто я собственно такой, чтобы эти замки передо мной открылись? Но коли есть охота, которая, как известно, пуще неволи — то вольному воля! Но фокус не удался и замки — все семь — так и остались неоткрытыми. А жаль. Хорошая могла получиться книга… С этими мыслями я уже взялся, было, за ручку двери, чтобы, отворя ее, покинуть «неприступную твердыню», как раздавшийся сзади голос остановил меня:

— Погодь, душа моя… — я повернулся лицом к генералу. — Больно мне смотреть, как ты убиваешься… И потому хочу я тебе предложить некую компенсацию что ли… — жест генеральской руки явственно предлагал мне вновь занять только что покинутое место.