Владислав Морозов - БронеМашина времени

— Бр-р-г-да! — слышался его зычный голос. — Сука-бля-на фиг! Общее построение!!

Дальнейшего я не видел — старенькая БМП-1 с полустертым номером 313 выскочила на дорогу и начала молотить гусеницами замерзшую грязь. Привалясь к башне сзади, я задумался о странностях последних часов. Положим, старый Т-34 мне почудился от переутомления. Но тогда откуда неизвестный, с которым я говорил, знал о том, что меня срочно выдернут на рандеву? И не кто-нибудь, а «666-й». Кто-то знает все наперед? Поганая перспектива — иметь дело с кем-то, кто информирован лучше тебя. Собственно, об этом мог знать «дорогой друг № 666», хотя в первую очередь я собирался расспросить его о таинственной «Мутной Воде» и, соответственно, наших шансах на выживание. А какие у нас вообще шансы? Ну, попортим мы противнику кровушки, сами останемся без техники и, как обычно, попремся за новыми машинами. Хотя какие они новые? У самой границы ДМЗ целые поля уставлены сотнями морально устаревших Т-54/55, Т-62, Т-64 и прочим. Вся эта техника давно числится погибшей в боях или порезанной на металлолом в рамках соглашений о разоружении, и передают ее нам, воровато проводя по документам как «запасные части к сельскохозяйственной технике и металлический лом по весу».

Видно, в Москве думают, что в ДМЗ у кого-то есть время пахать и сеять…

Господи, сколько раз это уже было! Ночью якобы тайно переходим «линию отчуждения», а там нас уже ждут — разоружают и за колючку «фильтрационного лагеря». Нам же не положено помогать официально (Лондонские соглашения, мать их так), вот и обходятся с нами, словно мы расходный материал вроде дров или снарядов… Короче, просидим в лагере недели две, впроголодь и при жестком медицинском контроле — мы же из «предполья», а значит, заразные. Поэтому лагерный персонал с нами без противогазов (пардон, без респираторов, но не один ли хрен?) не общается. Наколют прививками, и ходишь как лунатик, голова дурная, руки и задница болят, а тут еще «личные проверки». В СССР особистов и прочих дармоедов до сих пор сверх комплекта — любят часами допрашивать, записывать, проверять… Когда-то я хотел было плюнуть на все и вернуть себе, так сказать, «советское гражданство». Оказалось — фигушки! В ДМЗ, согласно международным соглашениям, ничьих войск нет, а все, кто там обитает, числятся беженцами по линии ООН. А Москве на весь ООН чихать с колокольни Ивана Великого. В СССР уже давно ввели новые паспорта и ужесточили режим проживания, а значит, клиентам вроде меня туда хода нет. То есть не совсем, конечно, нет, но… Если захочешь стать обратно гражданином СССР — пишешь заявление, и тебя сажают уже не в «фильтрационный», а в «проверочный» лагерь, на полгода минимум. Причем в этом лагере не просто сидят, а вкалывают на самой грязной и вредной работе вроде дезактивации зараженных территорий, разборки руин или рытья котлованов. И проверка может кончиться плохо, особенно для таких, как я, у кого на территории нынешнего СССР не осталось ни одного родственника, «способного удостоверить вашу личность». Собственно, со мной могут поступить еще хуже — на всех командиров АКС, до отделенного уровня включительно, ООН давным-давно выписала ордера на арест. Не исключено, что в чем-то мы и виноваты, раз не берем пленных и иной раз кончаем женщин и детей первыми в воспитательных целях… Конечно, «у советских собственная гордость», но тут все зависит от политики. А значит, любого из нас могут запросто обменять — на партию одноразовых шприцов, компьютеров или, к примеру, на провалившегося шпиона. Одним словом, базарная лотерея… Но, даже если меня и «натурализуют», мне придется идти дослуживать — я ведь в СА до начала заварушки прослужил меньше года. А это значит — опять в старшие сержанты, тянуть ногу на плацу, слушать вопли идиотов-прапорщиков и сказки зажравшихся пузатых уродов-замполитов про светлое будущее, хотя всем давно известно, что коммунизма не будет, а если у таких, как я, и было в жизни что-то хорошее, так это прошлое, а не будущее. И служить могут отправить на галицийскую или польскую границу, где бандеровцы и паны-жолнеры поступают с пленными москалями хуже, чем в импортных фильмах ужасов… Я вздохнул и плюнул на дорогу. БМП шла довольно плавно. Справа тянулась железнодорожная насыпь, проваленная во многих местах попаданиями снарядов и авиабомб, под откосом виднелись смятые давними взрывами остовы цистерн, слетевших с полотна. Вкривь и вкось торчали разбитые шпалы, гнутые рельсы и ржавые столбы с оборванными проводами… Пейзаж был более чем привычный, и навстречу не попалось ни одной машины или пешехода. Мертвые здесь места, нехорошие.

По обочинам валялись заржавленные рамы сгоревших автомобилей, среди которых выделялись лежащий на боку остов гусеничного трактора ДТ-75 и дырявый бронекорпус БТР-60. Слева, на горке, открылись руины деревни Сахароусольское. Лязгнул башенный люк «бэхи», и на свет божий высунулся башенный стрелок Петька Водогреев.

— Подъезжаем, командир, — доложил он.

— Сам вижу, — ответил я. — Давайте к мосту.

БМП резко крутнулась влево, выходя на слаборазъезженную дорогу, которая, по идее, кончалась тупиком, упираясь в старое городское кладбище, когда-то именовавшееся Северным. Здесь уже давно никого не хоронили, остатки деревни снесли подчистую «Градами» года три назад, а мост разбомбили и того раньше. У бывшего моста мы и остановились. Я спрыгнул с брони и, разминая затекшие ноги, посмотрел, как речка Горячевка журчит под тонким льдом, обтекая искрошенные бетонобойной бомбой огрызки опор моста. Горячевка была одним из притоков реки Красной (так эту ранее названную «Цесаревна» реку переименовали в 1919-м, когда Колчака выперли из этих краев дальше в Сибирь), которая ниже по течению соединялась с рекой Белая (которую в 1919-м почему-то не переименовали) и текла далее, впадая в Каму и Волгу. Поэтому, кстати, мой бывший родной город, стоявший на холме у слияния двух этих рек, именовался Краснобельском… Окрестности моста выглядели пустынно. По идее, ниже моста был проходимый для машин брод, но свежих следов вокруг не было, а значит, здесь давно никто не ездил. Слева от моста немым напоминанием о текущем моменте торчал наполовину съехавший с откоса в речку, выгоревший докрасна танк Т-55. Сейчас он более всего напоминал сугроб, из которого торчала склоненная к самой земле пушка и еще какие-то металлические углы и прутья. Чего-чего, а танков Т-55, патронов и нерастраченной ненависти у нас хватило на всех. Жалко, что не хватило всего остального… Кстати, я, как и многие, знал, что в речке среди обломков моста валяется гусеницами кверху МТ-ЛБ, ставший братской могилой неизвестному экипажу. За годы машина ушла глубоко в донную грязь, и только летом, когда в жару вода спадает, можно увидеть торчащие над поверхностью ржавые траки и днище… Плохая смерть бывает у танкистов, по себе знаю… Утешает, что у них хоть нечто вроде могилы есть, бронированный гроб, один на всех…