Владимир Коваленко - Против ветра! Русские против янки

Слова, что рвутся в переговорный раструб, в истории подкорректируют. Нет, их просто не запишут — ответа нет, труба мертва. Корабль снова трясет. Мечется огонь в лампах. Приходится принимать решение самому. А что думать? Раз таран, значит, полный до такого удара, что свалит с ног. Котлы бы не сдвинуло…

Одиночным кораблем нанести удар сохранившему управление врагу нелегко. Вот результат всех маневров — две батареи, борт в борт, как в славные времена Ушакова. Летят щепки и осколки. Но что за вред от сплошного кованого ядра? Не повезло — подбита пушка, лафет заклинен. На шестнадцать железных шаров «Невский» отвечает шестью снарядами. Теми, на которые конфедераты, плача, переводили сталь и, что страшней, ресурс станков — сначала вытачивали корпус болванки снаружи, а потом, почти как пушку, высверливали полость изнутри. В этой полости ждут команды ударного взрывателя пятьдесят фунтов пироксилина.

Залп! Борт француза пробит, видны аккуратные дыры… Неужели это все? И взрыватель… Выставлен на пять секунд!

Из портов француза вырывается пламя. Корабль рыскает на курсе. Из-за плеча звучит почти просительное:

— Только добить…

Искушение велико, так что подарок Борегара — к месту. Напоминать о судьбе забывших долг.

— Цель — транспорты.

На них врагов побольше. И они вовсе не беззащитны. Только дай ступить на берег да ноги размять — разом докажут! Потому охваченный огнем корабль проносит мимо. В трубу летит:

— Полный. Разошлись…

Над мачтой одного из целых — и приставучих! — французов вьется сигнал. Раньше не было… Трампы начинают расползаться в стороны. Значит, это «конвою — рассредоточиться»? Что ж, половина дела сделана. Теперь нужно успеть убедить побольше транспортов, что им в одиночку ни до Европы, ни до той же Ямайки не добраться. Обратно в Мексику или на дно!

Что ж, пушки работают. Зато рукоять телеграфа ходит слишком легко, да и Николай Федорович прекратил лаяться. Вот и хорошо. Ситуация штатная, не хватало от куска гнутого железа зависеть! Кроме команд пожарных и аварийных, на крейсере есть и команды аварийной связи, что устроят живую цепочку между носовой рубкой и машинным отделением и передадут старшему механику, что машину можно больше не насиловать. Просто полный по возможности…

В дымовой трубе, увы, перфорации любимого французским флотом шестнадцатисантиметрового калибра. Тут и двойной кожух не спасет… Скорость падает. Приходится выбирать транспорт покрупней и надеяться, что остальным для того, чтобы прекратить поход, хватит страха близких разрывов и небольших повреждений. Кроме того, именно теперь приходит время «Василия Буслаева». От корветов он уйдет, транспорты догонит. Броненосцы, увы, остаются разбираться с «Невским», даже горящий держится поодаль. Видимо, рассчитывает потушиться и расквитаться.

Два целых врага близко подходить опасаются. Даже если видят, что систершип «Невского» пробил, результат никак не прибавляет бодрости. Зато они зашли с наветрия и демонстрируют огонь на рикошетах. Русские тоже так умеют — но не с подветренной стороны и не коническими снарядами! Потому приходится продолжать ставшую привычной навесную пристрелку.

Доклады о повреждениях стекаются в рубку, как в копилку. Вот рухнул боевой марс. Нет шести человек, а с ними картечницы. Заклинена броневая ставня у одного из орудий. Центральное ретирадное обходится уменьшенным расчетом — в открытый порт залетело ядро, ударило в поданные к следующему выстрелу картузы с порохом. Хорошо, что каждый выстрел подается из-под палубы. Отметить корабельного интенданта приказом, представить к награде. Как его зовут-то? Совершенно неприметный офицер, от повышений отказался… Еще, помнится, чуть не запил после ошибки с зарядами для разорвавшейся семидюймовки.

Тогда он подал наверх нужный вес, но слишком мелкий порох. Такой дает более сильное давление внутри ствола. Но Адам Филиппович с ним поговорил как человек… а Алексеев потребовал придумать что-нибудь, чтобы подобная история не могла повториться в принципе. Теперь картузы разного веса и разного пороха не только мечены разным цветом, но и хранятся в разных отделениях.

С кормы несет паленым. Докладывают: все в порядке, всего лишь краска, но дым затягивает в орудийные порты, цели почти не видно. Ответ… французские броневые плиты крепче английских, на двух кабельтовых обычным зарядом не пробиваются! А вечно бить тройным — остаться без пушек. Так что теперь — бомбы, авось разнесут все, кроме брони. И — ждать темноты, а под покровом ночи улизнуть. Соединиться с «Буслаевым»… Тогда и решать: закончилась ли операция, и если да, то чем?

По палубам, сверху вниз — радостный вопль. На одном из преследователей заваливается мачта. От нее торопливо избавляются, но тут позади вспыхивает зарево. Под громовое «Ура!» рука сама стягивает фуражку. Горящий броненосец не был поврежден легко. Просто команда пыталась отстоять корабль и продолжить бой — до конца.

Потом расскажут, что, сочтя пожар не слишком опасным и желая продолжить бой, французский капитан слишком поздно отдал приказ о затоплении погребов. Пламя достигло пороха раньше, чем вода. Желая помочь товарищам, корабль погиб — и у уцелевших не хватило духа продолжать бой. Сражение при Метаморосе завершилось.

Немилосердно жжет тропическое солнце. Над закопченными бортами усталого броненосца — стук топоров. Команда наспех заделывает пробоины, пока — деревом. Корабль идет в Галвестон, единственный порт Конфедерации, до которого хватает запасов угля. Чем интересен порт? Во-первых, это морские ворота Техаса, края мужественных скотоводов, способных десятками противостоять тысячным ордам Санта-Анны. Во-вторых, из него блокадопрорыватели зачастую ходят не в нейтральные порты, а в другие порты Конфедерации. Правда, это в основном правительственные суда. В-третьих, его брали янки… но как захватили, так и отдали. То, для чего каролинцам понадобилась помощь русских союзников, техасцы проделали сами — без броненосцев, без тяжелых пушек. Достойные люди, с которыми весьма интересно будет познакомиться.

На крыше каземата шепчет песню тропиков теплый ветер, дрожит от жара над покрытыми копотью железными плитами. На крыше броня самая тонкая, всего один дюйм, но по ней звенят башмаками все, кто свободен от вахты и ремонтных работ. Бока каземата прикрыты восемью дюймами, но плиты там точно такие же, только над дубовой и тиковой подкладкой аж четыре слоя — длинными полосами крест-накрест. Там — двухдюймовые плиты встык, самое толстое железо, какое только прокатывают в Конфедерации.

И какая разница, если недавно ровные бока броненосного крейсера покрыты горелыми пятнами и выбоинами, сквозь которые, словно солома из рваного тюфяка, лезут острые щепы? Внизу-то хуже. Никакая вентиляция не спасает. Железо кусается жаром. Вот потому никаких босых ног, обычных на деревянных кораблях, и старший помощник нарушение обычаев не то что не пресекает — поощряет.