Владимир Потёмкин - История димломатии, том 1

Кларендон съездил в Париж, сейчас же вернулся и до­ложил кабинету довольно неутешительные известия. По по­воду Гарибальди Наполеон III, как потом пошли слухи, до­вольно двусмысленно сказал, что вовсе не требует каких-либо мер против него и что даже хвалит англичан за то, что они так умеют отдаваться своим порывам, не думая о послед­ствиях. По поводу вмешательства в датские дела Наполеон III ответил резко отрицательно. «Мы получили от России из-за польского вопроса громкую пощечину», — напомнил раздражен­но император и прибавил, что не желает повторения таких ве­щей. Словом, недоверие к Англии было полное. Наполеон III заявил, что воевать в одиночку против двух таких сильных держав, как Австрия и Пруссия, он не намерен. Выслушав до­клад Кларендона, Пальмерстон еще не признал своей карты би­той. У Пальмерстона и у Росселя возникла ошибочная мысль, будто нелюбезность Наполеона III объясняется, главным обра­зом, приемом, оказанным Гарибальди. Немедленно были приняты экстренные меры. К Гарибальди отрядили министра финансов Гладстона, единственного члена кабинета, владев­шего итальянским языком. К величайшему изумлению Гари­бальди, Гладстон объявил итальянскому герою, что он, Гари­бальди, болен, а так как Англия обладает, к несчастью, сквер­ным климатом, то британское правительство предлагает Гари­бальди поскорее ехать в более южные широты и даже на вся­кий случай уже приготовило ему яхту. На все уверения Гари­бальди, что он совершенно здоров, Гладстон твердо настаивал на его болезни и необходимости покататься на яхте хотя бы по Средиземному морю. Гарибальди уехал. Раздражение в пар­ламентской оппозиции было большое. Последовали запросы, не потому ли Гарибальди так возмутительно выслали вон, что этого потребовал французский деспот, и т. д. Пальмерстон, призывая в свидетели всемогущего бога, клялся в палате лордов, что Гарибальди болен; Кларендон даже предлагал на библии принести присягу, что Наполеон III никогда не тре­бовал высылки Гарибальди. Инцидент, очень обидный для английского национального самолюбия, кончился для мини­стерства благополучно.

Но по датскому вопросу ничего не было достигнуто. Напо­леон Ш остался непреклонен и не выступил. Датчане на четвертом месяце войны потерпели, наконец, настолько тя­желое поражение (18 апреля 1864 г. при Дюппеле), что Хри­стиан IX, которого англичане успокаивали заверениями, будто успешно ведут переговоры с Францией о помощи Дании, обратился уже непосредственно к французскому правитель­ству с вопросом, может ли он в самом деле рассчитывать на поддержку. Ответ из Парижа последовал категорически отри­цательный. Тогда Дания пошла на все, чего от нее требовали. Собралась, правда, в Лондоне конференция держав, но ни­какой эффективной помощи оттуда Дания, конечно, не полу­чила.

12 мая 1864 г. было заключено перемирие, а 30 октября 1864 г. — подписан окончательный мир между Данией с одной стороны, Пруссией и Австрией — с другой. Герцог­ства Шлезвиг, Гольштейн и Лауенбург остались за победите­лями в их временном совместном обладании. Первый перегон исторического пути Бисмарка был пройден. Предстоял второй, самый рискованный этап. Надлежало брать такой политиче­ский барьер, который никак нельзя было обойти, а именно Австрию. А не взять его значило отказаться от объединения Германии.

Наступали самые трудные времена карьеры Бисмарка. Что без войны, и войны победоносной, Пруссии не удастся изгнать Австрию из Германского союза, что без поражения на поле битвы Австрия не позволит прусскому королю стать главой объединенной Германии, это было Бисмарку ясно еще в 1850 г., когда Ни­колай I призван был Францем-Иосифом и его канцлером князем Шварценбергом на помощь в Ольмюц. Все, что произошло с тех пор, убеждало Бисмарка в том, что австрийская монар­хия зорко следит за поведением Пруссии. Следовательно, дипломатическими маневрами довести дело до конца было никак нельзя, но начать с дипломатических шагов было не только можно, но и должно. Это Бисмарк, судя по собствен­ным его позднейшим признаниям, понимал очень хорошо еще до войны против Дании. Что мирно разделить добычу, полу­ченную от Дании, между Пруссией и Австрией не удастся, это Бисмарк тоже знал и не только знал, но и не желал мир­ного раздела. Он видел, что момент совершенно неизбежной вой­ны с Австрией наступил, и что наиболее выгодно для Пруссии выбрать в качестве повода для этой войны именно спор о дележе добычи. Дело в том, что, в случае выигрыша, оба отвоеванных приэльбских герцогства отходили к Пруссии в качестве до­бавочной премии.

Препятствий, стоявших на пути Бисмарка, было на этот раз очень много. Но у Бисмарка было свойство, присущее всем большим мастерам дипломатического искусства: умение ставить вопросы в последовательном порядке и не браться за второй вопрос, не разрешив первого.

Прежде всего Бисмарку необходимо было из ясного на первый взгляд дипломатического вопроса создать безысходное затруднение, затем обеспечить Пруссии наилучшую диплома­тическую обстановку для войны с Австрией, наконец, когда эта обстановка будет создана, довести Австрию до необходи­мости взяться за оружие. Последовательное разрешение этих трех задач потребовало больше полутора лет, считая от конца октября 1864 г. до июня 1866 г.

Прежде всего Бисмарк обнаружил готовность итти на следующее решение шлезвиг-гольштейнской задачи: маленькое герцогство Лауенбург отходит в полную собственность Пруссии (за уплату 2,5 миллиона талеров золотом), Шлезвиг поступает в упра­вление Пруссии, Гольштейн — Австрии. Бисмарк постарался закрепить эту комбинацию особой конвенцией, подписанной Австрией и Пруссией 14 августа 1865 г. в Гаштейне.

В чем же заключался расчет Бисмарка? Достаточно взгля­нуть на карту, чтобы это понять. Гольштейн, поступивший «в управление» Австрии, был отделен от Австрийской им­перии рядом германских государств и прежде всего той же Пруссией. Уже это делало обладание Гольштейном для Австрии весьма шатким и рискованным. Но, кроме того, Бисмарк на­меренно осложнил дело тем, что в Гаштейне настаивал на сле­дующей головоломной юридической комбинации: право собствен­ности на всю территорию обоих герцогств — Шлезвига и Гольштейна— сообща имеют Австрия и Пруссия, но право управ­ления — раздельно, в том смысле, что в Гольштейне должна быть австрийская администрация, а в Шлезвиге — прусская. Сам австрийский император не верил, что Бисмарк искренно считает окончательным решением вопроса созданную им по­литико-юридическую путаницу («ребус без разгадки», как называли впоследствии Гаштейнскую конвенцию австрий­ские публицисты). Император австрийский с самого концах датской войны настаивал на том, что Австрия с удовольствием уступит все свои сложные «права» на Гольштейн в обмен за самую скромную, немудрящую территорию на прусско-австрий­ской границе, выкроенную из прусских земель. Когда Бисмарк отказал наотрез, тогда его замысел стал совершенно ясен Францу-Иосифу, и император стал высматривать союзников для предстоящей схватки.