Пьер Бордаж - Ангел бездны

На сей раз ни Стеф, ни Соль, ни кто-то еще не придет на помощь. Пиба трясло, но желания помочиться не было. Как не было и страха.

Ведь чтобы превратить смерть в игру, нужно быть по-настоящему пристреленным.

– Ты навсегда останешься гнусным арабом, Жозеф. Он сощурил глаза, поудобнее устроился в кожаном кресле и с удовольствием смотрел, как исчезает несокрушимая уверенность владельца притона. Он терпеть не мог подобных типов, подобные заведения, подобные шмотки, мебель, квартиры – во всем этом было столько безвкусицы, столько доказательств превосходства порока, это проливало столько помоев на непорочный покров христианской Европы.

– Что толку, что ты сменил имя и скрыл настоящее место рождения? Настоящим христианином ты так и не стал.

– Но тот, кто родился в северной Африке, и гнусный араб, как вы говорите, не обязательно мусульманин, – возразил Жозеф.

Какая-то женщина, полуобнаженная, хлопотала в соседней комнате, судя по всему – на кухне. Этот мерзавец заводил себе роскошных красоток, тогда как сам он вынужден был уже больше тридцати лет терпеть одно и то же страшилище, и их совместное проживание в двух тесных, темных и сырых комнатах было мало выносимым. Его заработок инспектора полиции – извините, гражданского помощника легионеров – не позволял ему купить еще одну квартиру, просторную, светлую, предназначенную для любви. А его вера запрещала ему разводиться, разрывать узы, скрепленные самим Господом Богом.

– Точно. Но ты должен был бы повиноваться указу и смыться вместе с другими. К тому же настоящий христианин способен предъявить мне свое свидетельство о крещении.

– У меня оно есть!

– Я имею в виду настоящее свидетельство, а не то, которые ты купил из-под полы в лавке… как бишь его там?… Эдгара.

От него не ускользнула гримаса сводника – у того судорожно дернулись веки и заходили желваки от ярости. Ему самому, хотя он и получал нищенскую зарплату, ремесло сыщика, то есть гражданского помощника легионеров, доставляло известное удовлетворение, в частности – удовольствие загнать добычу в самое ее потаенное логово. Он чувствовал себя хорьком в заячьей норе; испытывал высшее наслаждение, нарушая привычное существование тех, кто полагали себя выше законов людских и Божьих, выбивая почву у них из-под ног, отправляя их в царство теней. Этот вот лже-Жозеф, имевший наглость прикрываться именем Иисуса, этот мусульманский выродок, укоренившийся на христианской плодородной почве как сатанинский сорняк, этот сводник, поднаторевший в извращенном многоженстве, благословленном его Пророком, этот ночной портье, устраивавший оргии для развратных христианских жен, – этот паразит от него не уйдет, или пусть ему засадят пулю в лоб под всеобщие овации. Он ждал только разрешения своего шефа, окружного комиссара, или – начальника принципата, какого-нибудь ответственного из гражданских. Но напрасно: владельца небольшого притона, мелкую рыбешку приберегали, чтобы поймать на крючок крупную добычу.

– Что? Этот тихоня Эдгар продает поддельные свидетельства? – притворно удивился Жозеф.

Он едва сдержался, чтобы не вскочить с кресла и не залепить пару затрещин арабу, сидящему за письменным столом в стиле Людовика XVI.

– Да, десять тысяч евро за штуку. Тебе до сих пор их жаль, правда? Но тебе не повезло, Жозеф: Эдгар не удержался от искреннего желания очистить душу покаянием. Мы воззвали к его христианским чувствам. Знаешь, что такое исповедь? Да куда уж вам, мусульманам! У вас только один способ исправить совершенные ошибки – подорваться на этих чертовых поясах шахидов.

Жозеф вжался в кресло:

– Что вам от меня надо?

Женщина, встревоженная его резким возгласом, без приглашения вошла в комнату. Ее короткий пеньюар щедро открывал взору белоснежную кожу и кружевное пурпурного цвета белье. У кого, кроме проститутки, может быть такое тело и белье? Сколько стоили ее услуги за один раз? Тридцать евро? Или пятьдесят? Сколько лет адских мук в обмен на короткое удовольствие за тридцать серебреников?

– Если она вас интересует, господин помощник гражданских властей, я могу устроить вам свидание…

Предложение Жозефа подействовало на него как ледяной душ. С трудом сглотнув слюну, он изо всех сил старался не обращать внимание на женщину и смотреть прямо в глаза сутенеру.

– Скажи своей девке, чтобы она убиралась.

Слегка улыбнувшись, Жозеф жестом руки приказал женщине выйти; она, вздохнув, нехотя повиновалась.

– И пусть закроет дверь.

После того, как она захлопнула дверь и оставила его наедине с арабом, он снова овладел собой. Это логово было таким же просторным и светлым, как квартиры самых известных в Париже политических деятелей и представителей артистической элиты. Чему тут удивляться, если Жозеф жил в том же районе, что и они, в самом сердце французской столицы. Часть из них проживала в пятнадцатом, шестом и седьмом округе на левом берегу, часть – в шестнадцатом, восьмом и в южной оконечности семнадцатого на правом. Это составляло небольшой участок, постоянно снабжаемый током от ядерной электростанции наподобие бункера, наполовину похороненной в берег реки, залитой тоннами бетона, защищенной целой батареей противоракетных установок и охраняемой более чем тысячью вооруженных человек. Перебои электричества не затрагивали ни президентский дворец на Елисейских полях, ни большие министерства, ни привилегированные дома, сосредоточенные вокруг важных центров. Он же проживал в двадцатом округе, и каждый вечер, начиная с восьми часов, лампочки в его квартире гасли, электроприборы останавливались, и мерцающее, колеблемое пламя свечей придавало соседним домам какой-то призрачный вид, как на иллюстрациях в книге.

Не раз обнаружив в холодильнике вместо замороженных супов, овощей, мяса и рыбы какие-то лужицы, несъедобные кашицы и бесформенные кучки, он решился избавиться от него. Как и большинство соседей, он покупал по вечерам пакеты с кубиками льда, чтобы не так быстро таяло масло и портились продукты. Жара и сырость – вот два страшных врага при хранении пищи. Его постоянная тошнота и боль в желудке, видимо, означали, что бактерий, вирусов и всяких гнусных микробов внутри него не меньше, чем проглоченной еды. Одно время он пытался победить носителей инфекций с помощью солидных порций спиртного. После чего сохранил привычку ежедневно топить свои проблемы и горькие мысли в роме, коньяке и бурбоне. Зато он никогда не притрагивался ни к БГ – голубым пилюлям, ни к другим мерзким колесам. Хотя ему не раз предоставлялся случай ими воспользоваться: некоторые из его коллег не стесняясь баловались конфискованными наркотиками. Начальство не торопилось вычищать те авгиевы конюшни, в которые превратился ВКЛОГВ – вспомогательный корпус легиона, ответственный за гражданские власти. Хотя уже давно надо было бы оздоровить ствол дерева, спилить сгнившие ветви, сжечь их или же отправить в царство теней либо в окопы Восточного фронта. Он в двадцать лет поступил на службу в старую добрую полицию доархангельских времен, чтобы защищать вечные ценности – право, справедливость, мораль, священные узы – в загнивающей Европе. Его прозвали Джон Вейн, в честь американского актера прошлого века, славившегося передовыми убеждениями и скорым судом. Он с радостью воспринял появление первых легионов архангела Михаила, этих дивизионов юношей, пришедших с границ восточной Европы, чтобы изгнать банды политиканов и сомнительных аферистов. К сожалению, война с исламским Джихадом прервала их деятельность по оздоровлению общества, и целая армия затаившихся на некоторое время пороков ту же воспользовалась этим, чтобы проникнуть в образовавшиеся бреши.