Пьер Бордаж - Ангел бездны

– Тьерри, вставай, тут какие-то господа хотят с тобой поговорить, – крикнула пожилая дама.

Пиб весь взмок от холодного пота. Он боялся, как бы вдруг их «тетушка» не обрела память и не выдала их убийцам, которым было поручено ликвидировать «подонков». А еще он боялся, как бы его не выдал собственный организм: его трясло, он был в испарине, сердце колотилось так сильно, что грудь ходила ходуном. Ему бы не думать про стенной шкаф, где спрятано их барахло и оружие, но он никак не мог переключиться, будто ему ничего другого не оставалось, как только привлекать внимание легионера к их тайнику, к доказательству их преступления. Где-то внутри Пиба его тайное «я» взирало на него самого с язвительной и обидной насмешкой.

– Сейчас я подниму этого бездельника, – проворчала пожилая дама.

– Я сказал, не двигаться!

Никак не реагируя на слова человека в черном, женщина направилась к двери кухни. Легионер преградил ей дорогу стволом автомата. На его комбинезоне не было заметно ни единой молнии или какой-нибудь еще застежки. Капли дождя стекали по черной гладкой поверхности, как по стеклу.

– Еще шаг, и я стреляю.

– Но ведь я у себя дома, – возразила пожилая дама. – Я должна пойти разбудить Тьерри.

– Не надо. Ваши племянники говорят, что он умер.

Она резко согнулась пополам – словно ее ударили в солнечное сплетение, потом выпрямилась. Волосы у нее растрепались, она нахмурила брови, глаза сверкали от гнева.

– Эти сорванцы… эти сорванцы просто бессовестные врунишки!

К горлу Пиба подступила тошнота, его передернуло от спазма, и вкус желчи разлился во рту.

– Мой Тьерри не может умереть! Он спит в соседней комнате. Если вы меня пустите туда…,

– Сейчас мы это узнаем. А пока – не двигайтесь.

Пожилая дама, казалось, все же была полна решимости пройти, но потом смирилась и тяжело опустилась на табурет.

– Все дети врунишки, воришки, никчемные людишки. Не нужно им верить…

Смысл последующих ее слов уже было невозможно разобрать, тем более что временами ее голос тонул в идущем с улицы грохоте.

– И вы можете завтракать в такой обстановке? – спросил легионер.

Пиб опустил голову и стал кусать себе щеки, чтобы подавить теперь уже частые и сильные рвотные спазмы.

– Она отказывается поверить в случившееся. Она ведет себя так, как будто ничего не произошло, – прошептала Стеф. – Мы не решаемся ей противоречить.

– А вы не обращались за помощью?

– Телефон не работает. Я попыталась было выйти, но весь район был полон грабителей, и я решила, что лучше пока остаться дома.

– Не очень-то удачная мысль. Если бы они проникли в дом и обнаружили вас, то могли бы убить.

– Не все грабители – убийцы.

Пиб подумал, что это замечание Стеф совсем некстати. Вот уж не время выступать в защиту «подонков»!

– Это вы так думаете, – заметил легионер. – Их жалеют, потому что они остались без родителей, без семьи, но они должны убить человека, чтобы вступить в отряд «подонков». Они убийцы, все без исключения!

– Вы решили их всех арестовать?

Человек в черном ответил не сразу.

– Они признаны виновными. И осуждены. Держать их в тюрьме – значит терять время и деньги.

Двое других легионеров снова появились в кухне.

– В остальных комнатах никого. Только один труп. Через несколько секунд, для Пиба тянувшихся вечность, все трое направились к выходу.

– Извините за беспокойство.

Как только они вышли, он наклонился, отвернувшись в сторону, и его наконец-то вывернуло наизнанку.

Они покинули дом только ближе к вечеру. Оружейные очереди и взрывы стихли довольно давно, но Стеф опасалась, что некоторые солдаты могли остаться в засаде среди развалин, чтобы уничтожить грабителей, которым удалось прорваться сквозь круговую облаву. Пожилая дама погрузилась в ступор, из которого она время от времени выходила, чтобы снова бормотать какую-то чепуху. В спальне, на вешалке и в сундуках, они нашли кое-какую одежду, вполне нейтральную, во всяком случае не похожую на ту, что носили «подонки». Но и не всякую там дрянь: с тех пор, как заправилы моды и рекламы стали интересоваться поколением пожилых, наиболее многочисленным в европейском обществе, старики перестали одеваться по-стариковски. К счастью, покойный «дядя» был маленького роста и сохранил стройную фигуру юноши, так что Пиб, очень рослый и коренастый для своего возраста, смог без труда подобрать себе по размеру брюки, тенниску, ветровку и кроссовки. Стеф выбрала джинсовый костюм – куртку и брюки, дополнив его бежевым приталенным плащом. Они захватили оружие и пули и решились выйти из дома, предварительно попрощавшись с «тетушкой». Та сидела в кресле и не ответила им ни взглядом, ни жестом, навсегда погруженная в безумие. Из глаз ее текли слезы, смывая с лица белую маску пыли.

Стеф и Пиб осторожно продвигались по неизвестному месту. Ветер гнал низкие, предвещавшие новые ливни тучи. Вдали мигали красные огоньки и завывали сирены скорой помощи. От внушительного легиона, несколько часов назад развернувшегося вокруг, не осталось и следа. Черная волна откатилась, оставив на берегу бесчисленные трупы.

Пиб наклонился, чтобы сплюнуть остатки желчи – последнюю горечь. Его затуманенный слезами взгляд упал на изрешеченное пулями, припорошенное землей тело, лежавшее на краю воронки. Еще не успев увидеть лицо, он понял, что нашел Соль, свою сестренку по Южному Кресту.

Он никак не мог поверить, что Джон Вейн мертв. Самый опытный, самый сильный, самый уравновешенный из всего вспомогательного отдела сыщик бросился в Сену как институтка, утопившаяся из-за несчастной любви. Начальник отдела – «начальник принципата» в нынешней иерархии, хотя работавшие в прежние времена дивизионные комиссары терпеть не могли, когда к ним так обращались, лишь иногда соглашаясь на «принцип» – передал ему рапорт об обстоятельствах самоубийства Джона Вейна. Если бы не свидетельские показания беременной женщины, которая попыталась помешать ему прыгнуть в реку, если бы не оружие, оставленное на парапете мостика, словно подлинная расписка в свершившемся, все бы решили, что он стал жертвой мести, сведения счетов. За тридцать пять лет службы он успел завести множество личных связей самого разного толка, тем более что благодаря его таланту отправились за решетку – отдохнуть в тени в этом мире теней, как он любил говорить, – немало бандитов.

С покойным Джоном Вейном у них было много общего – одинаковый рост и телосложение, пристрастие к спиртному, грубость. Но при этом он совершенно не разделял взглядов старшего коллеги на долг, честь, на всю эту дурацкую мораль, выуженную из недр кропильниц. Сам он не колеблясь придерживал часть конфискованных наркотиков, чтобы загнать перекупщикам или знакомым, брал пухлые конверты, покрывая нелегальные делишки, соглашался уничтожать рапорты, компрометирующие деятелей политики и искусства. Он плел все более сложную, обширную и клейкую паутину. Если бы он жил на одну свою нищенскую зарплату, то никогда не смог бы купить трехэтажную квартиру на восточной окраине Парижа, в этом квартале-крепости, самом защищенном во всем городе. Деньги нужны были ему, чтобы обеспечить себе жизнь, войти в самые узкие круги Европы, чтобы и впредь ловить кайф от власти и собственного престижа. Они были для него как наркотик. И, как любой наркотик, требовали постоянного увеличения дозы.