Надежда Попова - По делам их

Курт вздохнул — почти сострадающе; еще на память молодого Хюсселя пришлись времена, когда вот такого опрометчиво брошенного слова бывало вполне довольно, чтобы быть уверенным в своем будущем — как правило, неприятном и кратковременном. Да и тридцать лет назад начатые в Конгрегации реформы шли медленно и неохотно; излишне крепки в устоях были старые служители, сверх меры крепко держались они за старые правила и свою власть. По большому счету, новая Конгрегация в ее нынешнем виде в лучшем случае ровесница майстера Гессе…

— А сегодня, когда вы вернулись в комнату, один из них меня повстречал все там же, у лестницы; что, говорит, господин Хюссель, доигрались, уморили парня, вот и Инквизиция по вашу душу…

— Ну, это, я полагаю, они не всерьез, — утешил его Курт, видя, что владелец не на шутку взволнован. — Уверен, тебе ничто не грозит в связи с этим.

— Вы думаете? — с такой надеждой произнес тот, что он улыбнулся:

— Расследование веду я, а я… пока не вижу причин считать, что ты можешь быть здесь замешан. А теперь, если твои вопросы исчерпались и ты успокоился за свою судьбу — позволь, буду спрашивать я.

— Конечно! — отозвался Хюссель с готовностью; слова господина следователя явно уняли его взволнованность слабо, но столь долго и несолидно мяться в присутствии того, кто годился ему едва не во внуки, не позволяла пресловутая гордость вольного горожанина. — Я готов, всем, чем смогу…

— Когда ты его видел в последний раз? — оборвал владельца Курт и пояснил, не услышав ответа: — Живым, разумеется. Где, когда, в каких обстоятельствах.

— Вчера, — кивнул Хюссель, на миг заведя глаза к потолку. — Вчера, здесь; я отпирал ему входную дверь — на ночь, понятное дело, я ее запираю, и если кто из постояльцев припозднится, приходится просыпаться и отодвигать засов.

— А помощников у тебя нет? Почему ты сам?

— Есть, лентяи, — откликнулся тот так тяжко, что уточнять Курт не стал, лишь сочувственно вздохнув:

— Ясно. В котором часу это было?

— Почти в полночь — я говорил майстеру Райзе, поздно ночью, все спали уже — ну, или просто разошлись по комнатам; студенты, они ж временами по всей ночи спать не ложатся, вы ж знаете, но — все уже были тут, кроме него.

— Якоб, в каком он был настроении? — вновь припомнив почудившийся ему немой упрек в глазах Филиппа Шлага, спросил Курт. — Ничего необычного в его поведении тебе не показалось?

Хюссель приумолк, глядя на него несколько растерянно, и пожал плечами, неловко улыбнувшись:

— В каком настроении?.. Да почем мне знать, оно мне надо? В обычном настроении.

— Припомни. Как он себя вел, что говорил, не был ли излишне весел или, напротив, опечален, возбужден…

— Я не знаю… — судя по мучительной складке на лбу владельца дома, он искренне пытался вспомнить то, что от него требовали, и все никак не мог; вполне понятно, подумал Курт, если запоминать все, что делает или говорит каждый постоялец, не хватит ни сил, ни нервов, однако вслух высказывать этого не стал, глядя на Хюсселя с взыскательным ожиданием. — Был усталым, это понятно. Возбужден? Да, вот сейчас вы спросили, майстер инквизитор, и я подумал — да, был. Такой, знаете, вроде навеселе. Может, навеселе и был, не знаю; от них субботними вечерами частенько пивом разит, я уже принюхался, не замечаю… А вот опечаленным его называть я б не стал — нет, покойник был вполне жизнерадостен…

Хюссель осекся, хлопнув глазами; во взгляде отразилась борьба между едва сдерживаемым нервозным смехом и опасением вызвать праведный гнев представителя Конгрегации за нарушенные приличия и греховную насмешку над почившим. Господин дознаватель чуть повел уголком губ, словно давая дозволение, и тот облегченно хмыкнул, тут же возвратив серьезность.

— Стало быть, подавлен он не был? — уточнил Курт, ощущая облегчение — на самоубийство, кажется, ничто не указывало; однако же все более казалось, что тот упрек во взгляде Филиппа Шлага не почудился ему. Быть может, это был укор в том, что следователь не видит чего-то, что так легко разглядеть, что лежит на поверхности, в том, что возмездие медлит?.. Или просто надо больше отдыхать и меньше читать всяких небылиц на ночь…

— Подавлен был я, — сообщил Хюссель почти жалобно. — И снова напомнил ему о долге…

— Ясно. Он опять надерзил.

— Знаете, майстер инквизитор, а ведь нет! — вдруг понизил голос тот, даже оглянувшись в испуге, хотя за его спиною была лишь глухая стена. — Сейчас, сегодня, после его смерти, когда вы начали спрашивать, я думаю — это странно, да?

— То, что он не был груб?

— Нет, не то; он не просто не стал лаяться со мной, а как-то спешно принялся желать мне доброй ночи, а когда я снова о деньгах, сказал — да, мол, будут, будут, и так убежденно… Понимаете, я ведь эту публику знаю, и по тому, как они изъясняются, уже могу понять, врут ли. Так вот этот говорил так… твердо, знаете ли.

Курт кивнул, ничего не сказав в ответ; итак, начальные заключения таковы: накануне своей смерти покойный студент был чем-то возбужден, однако не в унынии, при этом спешил поскорее отвязаться от общества владельца дома и остаться наедине… С кем-то?..

— Ты видел, как Шлаг уходил к себе? — уточнил он, и Хюссель закивал:

— Да, без сомнения, а куда ж ему еще деваться ночью?

— Это ясно, — оборвал Курт требовательно, — однако ты — видел, как он ушел в свою комнату?

Хозяин приумолк, неопределенно пожав плечами, и потерянно пробормотал, вновь принявшись теребить рукав:

— Наверх он поднялся, это доподлинно, это — я могу ручаться; я засов вдвинул и ушел спать… А куда он после направился — наверняка к себе, куда ж еще? Ну, может, к какому своему приятелю из соседей.

— Стало быть, Якоб, дверь ты снова запер изнутри после его прихода? Это точно?

— Майстер инквизитор, я ведь не младенец и не первый год тут обитаю; что ж я, не соображаю, разве? Это уже въелось, как почесаться, я прошу простить; разумеется, засов я вдвинул… — он вдруг вскинул взгляд к лицу собеседника, осознав, кажется, смысл заданного вопроса, и уточнил нерешительно: — Вы это к тому, не мог ли кто войти ночью по-тихому и моего постояльца того… упокоить?

— Вроде этого, — согласился Курт не слишком охотно, и хозяин вновь побледнел, взволнованно закачав головой:

— Господь с вами, что касаемо безопасности с улицы… в том смысле — опасности с улицы, то у меня все в налаженности, я ж ведь, прошу прощения, тоже тут живу, так что ж я — самому себе враг, разве? Никто войти не мог, за это я вам головой руча… — в горле его что-то булькнуло, будто Хюссель набрал в рот воды и, уже сглотнув, вдруг обнаружил, что это нечто непотребное. — Хочу сказать — я уверен, что никто не мог, то есть, за то, что я дверь запер, я точно отвечаю, а…