Надежда Попова - По делам их

— Знаешь, — недовольно откликнулся Ланц, — от твоих прозрений мне уже становится не по себе. После первого из них вскрылся целый улей еретиков в университете, после второго мы уже месяц ищем неведомую личность под именем 'Третий', впрочем, пока тщетно, а теперь что будет?.. Пока, абориген, у нас возникло предположение, и мы его сейчас опробуем, только и всего.

— Это не она, — решительно возразил Курт, закрыв глаза. — Увидишь.

— Значит, будем трясти хозяйку и, опять же, эту Беренику, пока не скажут, кому они давали ключ от твоей комнаты или кого впускали в твое отсутствие. Бруно ты не подозреваешь?

— Нет, — ответил он, не задумавшись. — По многим причинам. Этот — не мог. Если он захочет мне зла, он затеет драку или, в крайнем случае, прямо попытается убить, в открытую, но бить в спину больше не станет. Тем более, столь мелочно. Да и хозяйка не стала бы мне вредить — не в ее это духе и не в ее интересах.

— Значит, племянница, — подытожил Ланц коротко.

Курт не ответил, и до самого возвращения Бруно в комнате висела тишина.

Тот не вошел сразу — открыв дверь, пропустил девушку вперед, мягко подтолкнув в спину, когда та замерла у входа, глядя на собравшихся с непониманием. Когда подопечный закрыл за собою дверь, Ланц поднялся неспешно, будто ненароком толкнув одну из булавок, закружившуюся по столу на янтарной головке; взгляд Береники Ханзен мимовольно скользнул вниз, на столешницу, и Курт видел, что сослуживец пытается прочесть в нем страх или хотя бы узнавание, однако взгляд остался прежним — непонимающим, но не испуганным. Ланц скосил глаза на Курта, чуть заметно поведя рукой, и он встал, подойдя ближе.

— Здравствуй снова, Береника, — произнес он, стараясь не говорить ни излишне мягко, ни чрезмерно строго.

— Доброго дня… — пробормотала девушка тихо, отступив назад. — Почему здесь… Почему вы все на меня так смотрите? Я что-то не так сделала?

— Сначала я хочу спросить об этом у тебя, — возразил он. — Ты сделала что-то не так?

— Нет, почему вы так говорите…

— Потому что ты кое-что сделала. И если ты прямо сейчас скажешь, что именно, сама…

Береника дрогнула ресницами, и вот теперь — явственно, безошибочно, четко — Курт увидел в серых глазах страх, подлинный, очевидный, и не просто перед теми, кто собрался в этой комнате, а перед тем, что почти уже забыла, и теперь вспомнила вдруг, вспомнила — и испугалась…

Ланц увидел это тоже.

— Ну-ка, отойди, — велел он, шагнув вперед, и оттолкнул Курта в сторону. — Мне уже порядком надоело сюсюкать со всей этой публикой. Просто забирай ее к нам, будем говорить по-другому.

— Нет! — она хотела крикнуть, но голос сорвался, и вырвался только надсаженный писк. — Только не в Друденхаус!

— Брось, Дитрих, — настороженно возразил Райзе, — на нас и без того висит смерть этого студиозуса. Не цепляй на нас еще и девчонку.

— А мне плевать! Мне уже набили оскомину эти вопросы, уговоры и попытки выяснять 'по-хорошему'. Хватит валандаться, — отрезал он, беря девушку за локоть, — пойдем.

— Нет, не надо… — просяще шепнула Береника; Райзе поднялся.

— Дитрих, это плохая идея — если мы потащим девчонку к палачу, ты испортишь Гессе отношения с хозяйкой. Ты же не можешь вот так просто волочить на дыбу всякого.

— Почему это 'не могу'? Имею полное право — и на дыбу, и в колодки, и куда сочту нужным, вплоть до помоста!

— Господи, нет! — она сорвалась в плач, почти в истерику, и, видя, что колени ее вот-вот подогнутся, Курт рывком высвободил локоть девушки из рук Ланца, прижав ее к плечу и обняв одной рукой.

— Тише, тише, — успокаивающе произнес он, гладя Беренику по голове, — тише. Нет, конечно, нет, что ты. Сядь, пожалуйста.

Она почти упала на табурет у стола, захлебываясь в рыданиях; Курт присел на корточки рядом, упершись в пол коленом и взяв ее руки в свою ладонь, мягко поглаживая по плечу.

— Успокойся, Береника, я им не позволю; Дитрих, ты же видишь — то, о чем мы спрашивали, она просто забыла. Если ты дашь ей успокоиться, она все вспомнит и расскажет, без палачей и подвалов. Ведь так, Береника? — уточнил он тихо, и та закивала, стиснув его руку.

— Да, конечно, — едва разборчиво прорвалось сквозь плач, — майстер Гессе, я вспомнила, я все вспомнила, я сейчас…

— Вот видишь, — чуть обернувшись к Ланцу, произнес он наставительно, — она все вспомнила. Я на тебя не злюсь, Береника, мне просто надо знать, что произошло. Ты ведь должна понимать, при моей должности это не шутки.

— Я понимаю, — всхлипнула она, — я все понимаю, правда! Но я вам зла никогда бы не причинила, честно!

— Я верю, — кивнул Курт, накрыв ее руки второй ладонью, — я тебе верю, просто расскажи, что было, и все. Ты впустила ее, когда меня не было; так?

Девушка кивнула, судорожно втянув слезы, и он осторожно продолжил:

— Береника, успокойся, припомни все и просто скажи, как все было, я не стану ни в чем тебя обвинять.

— Я не хотела вам вреда, клянусь! — повторила та отчаянно. — Она ведь такая… Она просто сказала, что хочет видеть, как вы живете, где, какой вы, я ведь не могла заподозрить, что благородная дама может сделать что-то плохое!

Это было похоже на вспышку — точно бы в полной темноте на просмоленный факел упала искра, и он запылал, вмиг озарив самые темные уголки, явив все, что было до сей поры потаенно, неясно, скрыто во тьме; терзающий лоб пыточный крюк впился в мозг в последний раз, рвя его на части, и все утихло — внезапно и совершенно.

— Разумеется, — выговорили губы сами собой, не чувствуя себя. — Я понимаю.

Свет полыхнул и исчез, оставив вокруг и в сердце, в душе безгласную полумглу, бездну, холод…

— Что она сказала тебе? — чувствуя вокруг могильную оторопелую тишину, выговорил Курт, слыша собственный голос словно бы извне — размеренный, участливый; лишь пальцы, лежащие на ладонях девушки, дрогнули, едва не стиснувшись в кулаки. — Что ей любопытно увидеть мое обиталище, так?

— Она так сказала. Она сюда пришла потихоньку, одна, она так краснела, и я не посмела отказать ей — у нее были такие несчастные глаза! Она ведь просто-напросто хотела побыть в вашей комнате, только и всего; Господи, я не впустила бы кого-то другого, но графиня — ведь это не первая встречная, и не станет же она красть что-то, ведь так?.. Я… я подумала — ничего не будет плохого, если она побудет здесь; ведь это, в конце концов, уже такое испытание для благородной дамы — явиться вот так, самой, к мужчине в дом… Я не могла ей отказать, — повторила Береника тихо, глядя ему в глаза просительно. — Она предлагала денег, а я не взяла — я не посмела наживаться на таком!

— Понимаю, — губы улыбнулись — снова сами, будто он вдруг разбился надвое, и одна половина замерла в растерянности, а другая продолжала жить, как жила, и чувствовать, как прежде, а именно — ничего… — Я понимаю. Ей отказать сложно.