Дмитрий Тараторин - Волкодлаки Сталина. Операция «Вервольф»

Как-то безлунной ночью на концлагерь был совершен налет. Расчет генерала Шуршалина оказался безупречно верен. Добровольцы не подвели. Этих странных персонажей его спецпорученец Юрий Котелков опекал издавна. Потерянные в мире чистогана, многие с изломанной судьбой, они жаждали подвига. А иные были совсем не прочь умереть за Россию. При этом в большинстве своем они мучались от сознания невостребованной избранности. По заданию генерала эти чувства в них потихоньку, ненавязчиво культивировались.

Атаковав под покровом тьмы территорию лагеря, где, как им авторитетно сообщил Котелков, производились эксперименты по выращиванию универсальных солдат для мировой закулисы, они благодаря внезапности полегли не сразу. В этом сыграла свою немалую роль увлеченность вертухаев кровавой грызней, учиненной между собой мутантами. Как и запланировал Шуршалин, бойцам-добровольцам удалось, несмотря на потери, заложить изрядные порции гексогена по периметру ангаров, где содержались жуткие твари.

Взрывы уничтожили практически всех монстров. Отдельные покалеченные особи ушли в леса, где впоследствии окончательно озверели. Таким образом, ударный труд Орешкина пошел прахом. Он закономерно был взбешен и лично пытал плененных добровольцев. И запытал их до смерти. Дольше всех держался жилистый Гриша Таджик. Однако ничего достоверного установить так и не удалось.

Кто такой Юрий, конкретно никто не знал. Просто через него тек в их дырявые карманы какой-никакой финансовый ручеек. На кого же именно он работает, шуршалинский порученец умело скрывал. Вдобавок ко всему был Котелков теперь далеко — обросший густой щетиной, карабкался по памирскому склону. Генерал для большей безопасности отправил его отслеживать маршруты таджикской наркомафии. Это в его аналитической работе тоже могло пригодиться.

Получив информацию об успешном исходе операции, Шуршалин с удовольствием накатил стакан. Только уже не депрессивно, как недавно, а молодцевато крякнув. Теперь совесть не грызла его с прежней остервенелостью. И ему было по большому счету уже безразлично, какую цену придется за это заплатить.

Берия впал в полную прострацию. Контроль над собой и над всем вокруг происходящим был им практически утрачен. В контакты с окружением он не вступал, запершись в самом дальнем отсеке своего подземного убежища, поблизости от бегемота. Запас законсервированной крови был уничтожен, по мистическому совпадению, одновременно с истреблением мутантов. Всему виной был обезумевший Харин.

Как и прочие долгожители, лишенный привычной дозы (Берия ни с кем не делился), он яростно затосковал по Зосе. Его единственная любовь была с ним разлучена и приневолена к сожительству с Берией. Любовницам своим нарком жизнь пролонгировать не стремился, предпочитая свежих. Соответственно умерла она уже много лет назад. Однако затянувшаяся рана на пороге небытия открылась вновь.

Убедив Лаврентия Палыча в том, что под воздействием лазерных, пси-и прочих вверенных ему излучений запасы волшебной крови могут приумножиться, он получил к драгоценной емкости доступ. Предположить злодейский умысел нарком не мог, ибо в этом сосуде жизни заключалось и обещание вечности для самого Харина. Однако истерзанная душа ученого уже не подчинялась банальной логике. С криком «Гитлер акбар!» он произвел каким-то загадочным образом полную аннигиляцию емкости с кровью и себя самого.

А тем временем обстановка на поверхности становилась все более угрожающей. В Кремле царила паника. Различные группы влияния грызлись напропалую. А их главарей приструнить было абсолютно некому. Трагизм ситуации усугублялся тем, что все ближайшие соратники Лаврентия Палыча были вовсе плохи. Они в буквальном смысле разлагались. Соответственно курировать некомпетентную и ограниченную ораву силовиков, приведенную ими к власти, было некому. Эти персонажи были вполне эффективны, только будучи направляемы невидимой, но непоколебимо властной рукой. В ее отсутствие они только хищно пилили реквизированные у олигархов активы, ни о чем ином не заботясь.

Только до всего ли этого было Берии теперь? Утратив после безумной выходки Харина остатки доверия к подземным обитателям, он общался теперь только с бегемотом. Но, даже теряя нить сознания, он сохранял мстительную свою природу. Обливаясь холодным, предсмертным уже практически потом, он настырно тыкал в морду благодушной скотине фотографии подозреваемых в организации нападения на мутантоприемник.

Даже толстокожему провидцу было отнюдь не просто вычислить Шуршалина (он давно был у Берии на смутном подозрении). И все же, помотав в тяжком раздумье тяжелым своим черепом, Хаусхофер уткнулся слюнявой мордой в портрет генерала. Благодарный Лаврентий Палыч зарылся лицом в складки шкуры серого гиганта и зашептал: «Подсказал бы ты, звереныш бессловесный, выжить мне как?»

Шептал он довольно долго. До тех пор, пока в мозгу как бы сама собой не зашевелилась, казалось бы, дикая, но, с другой стороны, вполне перспективная мысль. И он из последних сил потащился в лабораторию, где хранились колбы с препаратами, синтезированными из биоматериала доисторических долгожителей.

Он знал, что вакцина из крови Хаусхофера в ходе испытаний проявляла себя наилучшим образом. Мелькнуло, правда, воспоминание о незавидной участи академика Петрова, пошедшего фактически по тому же рискованному пути. Но иного выхода его разлагающийся мозг уже не усматривал. Под угрозой немедленной ликвидации трепещущий лаборант сделал Лаврентию Палычу инъекцию.

Мутировать Берия начал уже на следующий день. Стала на глазах дубеть кожа и распухать конечности. Но вместе с тем прорезывалась потихоньку и прозорливость глубинная — явно позитивный симптом. Агония прекратилась, сменившись бурным, даже неистовым развитием всех проявлений его обновленного организма.

Глядя на себя в громадное зеркало, прежде отражавшее, пусть несколько полноватое, но тем не менее такое милое ему тело, Лаврентий Палыч видел теперь не обретшего пока окончательной формы мутанта в лохмотьях лопнувшего френча. «Ну что ж, пусть хоть так», — подумал он. «Только вот с бабами теперь как?» — опечалился он сразу же, увидав чудовищно раздувшийся член свой, торчавший из разодранных в клочья галифе. «Ладно, приспособимся как-нибудь, — ободрил он сам себя. И тут же решил: — Однако двух бегемотов Евразии не прокормить». И, хищно оскалившись, побрел во тьму лабиринта, где некоторое время спустя разыгралась кровавая драма.

Палач ждал казни. Теперь, как он когда-то на горной полянке постиг, его черед стать жертвой настал. Все случилось буднично просто. Хасан сдал его Мусе Аль-Закарийи, известному бенладеновскому подручному, развлекавшемуся в последние месяцы отловом на территории Ирака иностранных граждан.