Майкл Чабон - Союз еврейских полисменов

Часть его головного мозга гадает: сколько нынче на дворе? И сколько этакой температуре вкупе с ветром и какой-никакой влажностью воздуха потребуется, чтобы обеспечить полисмена без бляхи, но в трусах необратимой гипотермией… Но главный мотив его истоптанного мозга — бежать, бежать.

Лес вдруг пропал, перед ним какой-то сарай гаражного типа, гофрированные стальные стены и кровля, без окон. Стоит на краю поля, поросшего какой-то… соломой. В отдалении солома вдруг зеленеет и теряется в тумане. У стены мошонкой прилепились два пропановых баллона. Ветер здесь сильнее, Ландсман ощущает его кожей, как кипяток. От сарая отходит гравийная дорога, ярдов через пятьдесят разветвляется в сторону зелени и куда-то за деревья. Ландсман поворачивается к сараю. Большие ворота на роликах. Ландсман толкает — ворота с грохотом едут в сторону. Какое-то холодильное оборудование, компрессоры и змеевики, у одной стены какие-то резиновые шланги, исписанные арабскими цифрами. Возле самых ворот трехколесный электрокар «зумзум», ситкинский экспортный шлягер номер два (после мобильников «шофар»). Этот оборудован кузовом, устланным листом черной грязной резины. Ландсман влезает за баранку. Замерз он, конечно, замерз, холодный ветер дует с Юкона, но виниловое сиденье этого «зумзума» все же обжигает зад нестерпимым холодом. Ландсман давит пальцем кнопку, жмет педаль. Схватывают шестеренки, поехали! Он подкатывает к развилке, колеблется между лесом и зеленой травой, исчезающей в тумане обещанием спокойствия. Нажимает на педаль.

Перед тем как нырнуть в заросли, Ландсман замечает через плечо преследователей на большом черном «форде каудильо», из-под колес которого на повороте у сарая прыснул гравий. Ландсман дивится, откуда взялось это железо. Ведь с воздуха он никакого четырехколесного металлолома здесь не заметил. «Форд» уже в пяти сотнях метров за «зумзумом» и, разумеется, нагоняет.

В лесу гравий кончается, сменяется укатанной землей, колея виляет между изящными ситкинскими соснами, высокими и таинственными. За деревьями виднеется чешуя сетки «Рабица»; забор увенчан затейливыми завитушками колючей проволоки. Стальная изгородь оживляется вкраплениями зеленых пластиковых полосок. Местами зелень исчезает. Ландсман замечает еще один стальной сарай, не то ангар, просеку, шесты, столбы, тросы… Маскировочные сети, колючая проволока, снова маскировочные сети… Должно быть, что-то весьма терапевтическое. И парни в черном «форде» гонятся за ним, чтобы его тепло одеть, накормить, напоить, приголубить. О, теплые штаны!!!

Черный автомобиль уже в двух сотнях ярдов. Молодой господин на переднем пассажирском сиденье опускает стекло, вылезает, усаживается на открытом окне, держась одной рукой за решетку багажника на крыше. В другой руке его Ландсман замечает что-то огнестрельное. Стриженая борода, стриженая шевелюра, черный костюм, трезвый галстук, как у доктора Робуа. Он не торопится. Куда торопиться, цель с каждой секундой все ближе. Рука молодого человека вспыхивает, задняя стенка «зумзума» покрывается сеткой трещин с дырой в центре, во все стороны летят стекловолоконные осколки. Ландсман вскрикивает и сдергивает ногу с педали акселератора.

Еще пять-десять футов по инерции — и все. Молодой господин в переднем пассажирском окошке вздымает оружие, любуется результатом своего подвига. Вид испорченного имущества его несказанно огорчает. Однако он поразил движущуюся цель, а это что-то да значит! Это значит, прежде всего, что движущаяся цель превратилась в неподвижную мишень. Следующий выстрел не будет сопряжен с такими сложностями. Юноша опускает ствол замедленным движением, понемногу, почти с наслаждением.

Ландсман, к пулям относящийся с расчетливой бережливостью, нутром чует профессионализм высокой пробы, добросовестное отношение к тренировкам и к служебным обязанностям, постоянство вечности.

Сдача на милость победителя. Над головой Ландсмана уже развевается белый флаг. Куда убежишь от «каудильо», если «зумзум» и в лучшие времена больше пятнадцати миль в час не выжмет? Теплое одеяло, чашечка горячего кофе — доброе утешение в неудаче. «Каудильо» фыркнул, взметнул тучу опавшей хвои, замер. Три из четырех дверец распахнулись, трое молодых евреев в подстриженных бородах и мешковатых костюмах вымахнули на дорогу, выкинув в сторону Ландсмана руки с автоматическим ручным оружием. Пистолеты вибрируют, вырываются из их рук, как будто снабженные собственными гироскопами и, возможно, мозгами. Пистолейро с трудом удерживают оружие в повиновении. Ай, крутые ребята в прибитых гвоздиками к мозгам расшитых блюдечках-тюбетеечках!

Задняя дверь на ближней к Ландсману стороне сохраняет спокойствие. За ней вырисовывается некая фигура. Крутые ребята при пушках и челюстях направляются к Ландсману.

Ландсман, забыв про холод, поднимает руки, мило помахивая ими в воздухе на высоте плеч.

— Вы, ребята, роботы? — обращается он с улыбочкой к трем добрым молодцам. — Мы мутанты? В конце кино всегда все роботы-мутанты.

— Заткнись, — американизирует по-американски ближайший американец и вводит своей репликой какой-то новый звук. Как будто нечто волокнистое, пропитанное чем-то аморфным, разрывают без спешки примерно пополам. Ландсман замечает по глазам добрых молодцев, что они этот звук тоже воспринимают и учитывают. Звук усиливается, и теперь выясняется, что разрывание чего-то волокнисто-аморфного сопровождается каким-то постукиванием, как будто вентилятор лупит лопастями по листу настенного рекламного календаря. А вот еще добавилось простуженное покашливание какого-то старого хрена. Старый хрен, не переставая кашлять, уронил на бетонный пол тяжкий гаечный ключ, на диво резво нагнулся, поднял, снова уронил, снова нагнулся, снова уронил… А вот через комнату пролетел туго надутый воздушный шарик, коснулся раскаленной лампочки и звонко лопнул. Теперь и сама лампочка показалась из-за деревьев, виляя и подпрыгивая. Ландсман понял, что поднял руки не по адресу.

— Дик, — икнул он, вдруг снова ощутив адский холод. Лампочка шестивольтовая, не мощнее крупного карманного фонаря. Накаливает нить лампочки энергия от двухцилиндрового V-образного двигателя специзготовления. Вот уже слышно, как пружинный амортизатор передней вилки реагирует на колдобины. И вот уже отраженный рефлектором свет лампочки падает на оригинальный еврейский пикник на обочине лесной дорожки.

— Мать его, — реагирует один из добрых молодцев. — И мать его грёбаного мотобобика.

Множество историй об инспекторе Вилли Дике и его «грёбаном мотобобике» довелось услышать Ландсману. Говорили, что этот чудо-мотоцикл смастерили для какого-то знаменитого бомбейского миллионера миниатюрного сложения. Этот же самый мотоцикл вроде бы получил к тринадцатилетию принц Уэльский. И на нем же вроде выполнял головоломные трюки некий карлик в каком-то цирке Техаса не то Алабамы. В общем, где-то там, на диком юге. С первого взгляда перед зрителем оказывался «ройял энфилд крусайдер» 1961 года выпуска, стальной при солнечном свете, с прекрасно реставрированной хромировкой. Если подойти ближе или поставить его рядом с нормальным мотоциклом, то можно обнаружить, что это действующая модель, выполненная в масштабе 2:3. Вилли Дик, человек взрослый и зрелый, умудрился вырасти лишь до четырех футов и семи дюймов.