Сергей Арбенин - Дети погибели

– Глупости, – сказал Мирский дрогнувшим голосом. – Мне не поверят. Они не дураки вовсе. Да и откуда у меня деньги на револьвер?

– А что же-с? – ехидно, по-чиновничьи, спросил незнакомец. – Неужто у вас и денег нет-с?

Мирский сглотнул, промолчал. Деньги у него были: их еще в декабре передал ему караульный в пачке табаку, сказав, что, мол, это – «привет от невесты, с воли».

– А потом? – спросил Мирский. – Потом что?

– Когда – потом? – насторожился незнакомец.

– Ну, когда я уеду из столицы, скроюсь в Киеве или Одессе… Что потом?

– Вот уж не знаю, голубчик. Бегите куда-нибудь ещё дальше, хоть за границу, за Чёрное море, с контрабандистами. А вот уже потом, – он сделал особое ударение на последнем слове, – потом-то поберегитесь. Полиция и жандармы на вас настоящую охоту начнут.

– А моя невеста? Что будет с нею?

Незнакомец шумно вздохнул:

– Вы же прекрасно знаете, сударь: ваша невеста вне подозрений. Скроетесь в Швейцарии, – выпишете туда же невесту. Эту самую мадмуазель Кестельман. Или Шатобриан, как иногда она предпочитает себя именовать.

Мирский долгим взглядом посмотрел на тускло сиявший в ледяном свете револьвер.

– А что если я… откажусь? Снова крепость?

Незнакомец медленно покачал головой. И кратко ответил:

– Нет-с. Убивец.

Он помолчал.

– Кстати, Убивец вам и знак подаст, на улице, во время верховой прогулки. Как знак подаст, – значит, нужно стрелять.

– Так его… выпустили, значит? – прошептал Мирский, втягивая голову в плечи.

– Н-нет… Пока. Но в нужный час выпустят. Вы его сразу увидите, не беспокойтесь. Такую личность трудненько будет не приметить…

Он качнул головой:

– Да и зачем вам отказываться, сударь? Мы вас не доносы писать просим, не тайны ваши выдавать… Например, о том, где ваша подпольная типография расположена, или давно ли господа революционеры с динамитом опыты начали делать…

Мирский вздрогнул: об «опытах с динамитом» он знал только понаслышке.

– Мы вам настоящее, героическое дело предлагаем! Вот так-с!

И незнакомец улыбнулся так широко, что бакенбарды разъехались в стороны.

Мирский понял, что свидание окончено. Он сгорбился, начал подниматься со стула, и не выдержал, почти выкрикнул:

– Да почему же непременно я должен это сделать?..

Бакенбарды ответили почти сердито:

– Не беспокойтесь. Дойдёт очередь и до других.

Незнакомец ещё хотел что-то добавить, но передумал.

Мирский положил револьвер в карман. Пальто тяжело обвисло, и Мирскому стало страшно. Очень страшно.

Из-за занавески показался офицер, легонько тронул Мирского за рукав.

– Прошу за мной.

Мирский машинально двинулся следом за жандармом, забыв попрощаться с таинственным незнакомцем.

ПЕТЕРБУРГ.

Ноябрь 1878 года (за два месяца до описываемых событий).

СПб жандармское управление.

(Набережная Фонтанки, 16).

– За что мучаете, кровопивцы?! – страшный голос прокатился по всем коридорам обширного здания Петербургского жандармского управления; эхо достигло камер арестованных, отозвалось на лестницах и заглохло, увязло в мягких обивках приемных департаментов. А потом стало тихо: только звякали ножные кандалы. Звякали, приближаясь. Да ещё слышались сдавленные выкрики жандармов:

– Упирается, сволочь… Подмогни-ка!..

Начальник управления полковник Комаров ждал. Он нарочно велел привести к нему этого человека, и вот теперь свидание должно было состояться.

На днях в квартал Тверской части из ночлежки на Сенной привезли странного типа. Задержали во время облавы, – уж больно подозрительной показалась личность. Чёрная борода лопатой, волосы копной, сто лет немытые. И – в очочках. Маленьких, кругленьких, интеллигентских. Никаких документов. На вопрос – как зовут? – ответил:

– Убивцем!

Помощник квартального даже подскочил:

– Как-как?

– Убивец я, – так же спокойно и твёрдо ответил лохматый детина.

– И кого же ты убил?

– А много разного народишку порешил…

Помощник взглянул на его руки – громадные, красные, как варёные раки, и слегка поёжился.

– И сейчас тоже кого-то хочешь убить?

– Знамо, – кивнул Убивец.

– Кого же, если не секрет?

– А царя.

Тут началось замешательство. Приехал товарищ прокурора Терентьев – молодой, хваткий, делавший стремительную карьеру. Заперся с Убивцем наедине. Стал спрашивать.

– Так за что же ты хочешь Государя убить?

– А за всё.

– За что же именно? Что он тебе плохого сделал?

– Что сделал? – Убивец как бы в недоумении расставлял свои красные клешни. Думал. Потом с поразительной убедительностью отвечал:

– Он царь? Царь. Вот за это, значит, и того.

Больше от Убивца ни Терентьев, ни другие чины ничего добиться не могли. Отправили, было, беднягу на Фонтанку, а он там набросился на кошку: ногой её, проходя коридором, поддел (а руки связаны были!), зубами хвать, – и придушил! Кошка повизжала, поцарапалась, но недолго. Убивец ее выпустил, стал аккуратно шерсть выплевывать. А на морде – набухающие кровью следы кошачьих когтей… Тогда и отправили его сначала в лечебницу, а потом в крепость, в одиночку. Заковали в кандалы, да ещё и на цепь посадили. Между прочим, в лечебнице доктор его спросил: зачем он, дескать, кошку-то невинную растерзал? И получил спокойный ответ:

– Так зима же. Холодно. Уши мёрзнут. А у меня шапки нет…

Когда Комаров это выслушал, он лишь кивнул: «Что ж, это по крайней мере логично…» – и распорядился выдать арестанту тёплую каторжанскую шапку. А потом захотел познакомиться с ним поближе.

Дня через два Комарову донесли: Убивец, доктора говорят, полностью невменяем. Сумасшествием страдает врождённым. Нашли и родителей его – в Чернигове. Отец – спившийся мелкопоместный дворянчик по фамилии Старушкин, мамаша неизвестного роду, кажется, из бывших крепостных. При опросе мамаша плакала и уверяла, что сынок её, Илья, «сызмальства умоврежен». Еще в приходской школе отличился: сорвал с груди учителя Закона Божьего образок и стал топтать его ногами. При этом кричал, что Бога «малевать нельзя, что он невидим. А образа рисуют пьяные дьячки-богомазы, и дают пьяным же мужикам. А мужики их продают на торгу ».

Из дому Илья сбежал, едва ему стукнуло четырнадцать. А братик его, близнец, Петруша, в ту же ночь тоже убёг, перед тем лампадку загасив. И с тех пор оба дома не появляются. Слухи доносились – бродили по Руси, босячили, а потом и вовсе попали в острог. Тем опрос и закончился.

Узнав о Петруше, Комаров тотчас распорядился искать его по городским ночлежкам и притонам.

Однако самое поразительное донесение поступило позже. По ночам Убивец, которого, как уже сказано было, посадили в одиночку и приковали цепями к стене, оглашает крепость страшным рыком: