Сергей Арбенин - Дети погибели

– Передайте царю – мол, Убивец к нему идет! Да скорее скажите, мучители!..

Этого рыка боялись не только стражники, но и заключённые. Иные выдумали греметь чашками и кружками в двери, чтобы заглушить страшный голос.

СПб ЖАНДАРМСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ.

Январь 1879 года.

И вот Убивец пришёл.

Его держали двое здоровенных жандармов за цепи, прикованные к рукам. К ногам Убивца тоже были прикованы две чугунные гири, – и босые ноги казались такого же цвета, как и чугун. Позади Убивца наготове стояли ещё два жандарма.

Убивец поднял на Комарова остекленевшие глаза, тряхнул сизым чубом.

– Так это ты, значит, царя хочешь убить? – спросил Комаров.

Убивец долго не отвечал, потом расплылся в дикой улыбке, оскалив белые, крепкие зубы. И внятно ответил:

– Я. А то кто же?

Комаров подал знак жандармам; они ослабили цепи; руки Убивца опустились. Он снова взглянул на Комарова. На этот раз во взгляде появился какой-то интерес.

– Садись, Илья, – ласково сказал Комаров.

– Это на что?

– На стул, – недопоняв, ответил Комаров.

– Не… этого нам без надобностей. Мы и постоять завсегда могём. На что мне, спрашиваю, садиться? Рази токмо беседы для?

Комаров нахмурился. Витиеватый язык выдавал в Убивце вовсе не такого уж простачка. По крайности, простачок был явно начитан. А может быть, и нарочно хитрил. С такого станется…

– Нет уж, садись, Илья, – сказал Комаров и усмехнулся. – А то вдруг разговор у нас и вправду выйдет долгим…

Илья сел. Комаров сам подал ему стакан чаю с наколотым сахаром и будничным голосом спросил:

– А что, Илюша, братец твой, Петруша, тоже в городе?

– А где ж ему быть, – отозвался Убивец, наливая чай в блюдце и шумно прихлёбывая. Кусок сахару он совал в чай и откусывал, блаженно жмурясь.

– А позвать ты его можешь?

– Позвать-то завсегда могём. Только зачем?

– А вот поговорим сейчас, и поймёшь – зачем.

Илюша разгрыз сахар и сказал:

– Ежели позвать Петрушу надоть – тогда вели мне в каморе фортку отпереть.

– Зачем? – удивился Комаров.

– А я в фортку свистну – Петруша и прибежит…

Разговор и впрямь вышел долгим. Сначала – при жандармах. Потом недоумевающих жандармов удалили из кабинета. И наедине разговор продолжался так долго, что караульные за дверью забеспокоились. Начали заглядывать. Увидели: Убивец мирно сидит, закинув обе ноги на стол, вместе с гирями. А Комаров расхаживает у окна, покуривая папироску.

Комаров сказал:

– Ну что, хорошо поговорили, Илюша?

– Хорошо, Ляксандр Владимирыч!

– Ну и ладно. Возвращайся в крепость и жди теперь. Насчет этой «фортки» я распоряжусь. Понял? – И Комаров позвал жандармов.

Убивца вернули в крепость, в одиночку с решётчатой дверью. И мимо этой страшной камеры по очереди, как будто невзначай, то и дело водили арестованных. Особенно часто – Леона Мирского.

ПАВЛОВСК.

13 марта 1857 года.

(за 22 года до описываемых событий).

– Я не дурак, совсем не дурак! Я правильно всё делаю, а только папенька меня ещё не может на войну брать!

Эти слова раздались из комнаты, где играли великие князья и княгини.

Гувернантки, бонны и гувернёры не сразу догадались узнать, что случилось: мальчики ведь всегда так дерзки и самоуверенны в их возрастах.

Взрослые вошли в комнату. Увидели такую сцену. Вокруг наследника, Николеньки, бегают младшие, разгорячённые, злые; показывают на Николеньку пальцами и кричат:

– Он дурак! Смотрите, – какой он дурак!

И младший, Александр, кричал особенно зло:

– Дурак! Дурак… Совсем дурак!

Цесаревич Николенька оглядел всех невидящими, полными слёз глазами. И выбежал из дверей на улицу, в яркий сине-белый мартовский сад.

Стали разбираться – и вот что выяснилось.

Мальчики всегда играют в войну и в государей. Во время одной из таких игр (семья гостила в Павловске у бабушки, «старшей» императрицы, вдовы Николая I) цесаревич Николенька, старший сын августейшего монарха Александра II, возьми да и заяви:

– Папке сейчас трудно! Очень трудно. Ему там, на войне в Крыму, вот как трудно: и из ружей стреляют, и из пушек!

Восточная война уже закончилась; но вся страна жила свежими воспоминаниями о её позорном исходе.

– А ты бы взял, да и помог бы папке! – сказал средний великий князь, Александр, подшучивая.

– Да, я помог бы! Только разве меня, такого маленького, на войну возьмут?

– А ты прикажи приказ – и возьмут! – подначивал Александр. – Ты же цесаревич!

Хотя цесаревичу исполнилось только четырнадцать, его будущее предназначение было всем известно; и детей воспитывали в духе избранности Николеньки. Вот и теперь Николенька приосанился:

– А вот возьму – и прикажу!

– Да как же тебя, дурака такого, на войну-то возьмут! – злобно расхохотался Александр. – Ты же у нас старшенький, по престолонаследию! А старших на войну не берут! Берегут их!

– И вообсе, – глубокомысленно заметила младшая, любимица императора, Мария, сидевшая на полу, – сталсый долзен дома сидеть, на тлоне.

– И вообще, – подхватил Александр, – по престолонаследию на случай войны царь у нас не царь! – Александр уперевшись руками в бока, громко захохотал.

И, видя, наконец, что достиг цели, закричал:

– Разыграли дурака на четыре кулака!.. Ну, не дурак ли?

И даже начал показывать пальцем.

После этого случая почти всех бонн и гувернанток в течение короткого времени сменили. В августейшей семье, узнав о происшествии, решили свернуть всё к обычной детской шалости, хотя и довольно злобной. Сам император во время семейного чая поманил Александра-младшего к себе, посадил на колено и, указывая на Николеньку, смотревшего букой, строго спросил:

– Кто он?

– Брат мой, – буркнул, ёрзая, Александр.

– А ещё кто? – спросил Александр Николаевич.

– Цесаревич! Наследник престола!

– А ещё? – требовательно продолжил император, не обращая внимания на протестующие жесты августейшей супруги Марии Александровны.

– Повелитель своих подданных! – почти выкрикнул Саша, соскакивая с колена; в глазах его стояли слёзы.

– Вот именно, – спокойно подытожил Александр Николаевич. – Повелитель. И твой, Саша – тоже!

Николенька родился в октябре 1843 г. И рос образованным, добрым – настоящим будущим правителем России. Но приблизительно в восемнадцать лет внезапно начал болеть, хиреть. Доктора обследовали его; поставили диагноз – скоротечный туберкулез позвоночника. Императрица с ума сходила от горя: боялась, что Николенька, гордость семьи, вырастет горбуном… Но Николенька не вырос. Он внезапно скончался летом 1865 г. во Франции, куда семья приехала на коронацию Луи-Бонапарта, не дожив и до двадцати двух лет.