Сергей Арбенин - Дети погибели

– Нет, врагов у нас уже нет.

– А выстрелы в Петергофе?

Комаров криво усмехнулся:

– А вы-то что об этом знать можете?

– Многое, – ответил Нечаев, слегка успокаиваясь. – Лучше уж прямо скажите, кто же там, наверху, НАМ (он сделал ударение на этом слове) противостоит?

Комаров пожал плечами.

– Никто.

– Вы лжёте. Вы день и ночь воюете с полицией, с призраками… С министрами.

– Ну-ну. Интересно послушать.

– Да, с министрами! Вы думаете, я тут ничего не знаю? Да я, может быть, больше вашего знаю! И про мадам с револьвером, и про министра…

Комаров пренебрежительно махнул рукой.

– Это ваше дело. Мадам фактически исполняет нашу волю. А что до министра – так один в поле не воин…

И пошёл к выходу.

Маков вошёл в Исаакиевский собор. Шла обычная служба, народу было немного. Маков прошёл в дальний угол, встал перед свечами, за спинами старух. Делал вид, что молится. Ждал.

Наконец, заметил: молодой человек, по виду – студент, пошёл к выходу.

Маков пошёл следом.

Выйдя из собора, двинулся к скверу. Молодой человек, слегка горбясь, неторопливо шагал впереди. Маков постепенно догнал его.

– Очень опасно стало, Лев Саввич, – проговорил студент.

– Согласен, – тихо ответил Маков. – Пожалуй, вам следует покамест уехать. Я распоряжусь, получите отпуск для лечения. Езжайте куда-нибудь подальше от женев с парижами – в этих осиных гнёздах вас могут быстро найти.

Студент слушал молча.

– Но перед этим попрошу вас сделать ещё одно, последнее дело.

Впереди в аллее стоял городовой. Когда Маков поравнялся с ним, городовой подтянулся и внезапно гаркнул:

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!

Маков вздрогнул от неожиданности: перед ним стоял Кадило.

– А ты чего здесь? – спросил Маков.

– А меня давно перевели сюда, ещё когда на жизнь Государя императора покушались. Так что теперь здесь службу несу!

– Молодец, – сквозь зубы сказал Маков.

– Рад стараться! – донеслось сзади.

«Вот ещё один. Не поймёшь, кто. То ли дурак, то ли…» – Маков ускорил шаг.

Место было слишком людное: здесь его многие могли узнать.

– Идите вперёд, – тихо проговорил Лев Саввич своему спутнику. – На Сенатской возьмите пролётку, езжайте по Конногвардейскому бульвару. Я догоню.

И Маков свернул в боковую аллею.

Усевшись в пролётку, Маков вздохнул с облегчением.

– Ну-с, Павел Александрович, скверные дела.

– Да уж… – проговорил Севастьянов. – Куда ехать прикажете? Извозчик ждёт.

– А нумер извозчика запомнили?

– Запомнил…

– Теперь и извозчиков опасаться приходится. Гурко порядок наводит… Скажите – пусть едет на Екатерининский, к Михайловскому саду.

Когда пролётка тронулась, Севастьянов спросил:

– Так о каком же деле, ваше высокопревосходительство, вы говорили?

– У Акинфиева дети остались…

– Да, я с ними познакомился. Девушка, Верой зовут, – чистейшая душа. И два мальчика…

– Вот о них и речь. Когда-то я обещал Акинфиеву позаботиться о его семье, если с ним что-нибудь случится. Случилось… И теперь, думаю, надо не просто позаботиться: надо их спрятать.

Севастьянов поднял брови.

– Именно спрятать. Снабдить деньгами, рекомендательными письмами, вывезти в Германию. Через нашего агента в Берлине подыскать им квартиру. Мальчиков определить в русскую школу, Веру – по её желанию. С ними выедет госпожа Преловская, – вы её не знаете; она у меня несколько лет прослужила стенографисткой. Живёт одиноко, деньги у неё есть, благотворительностью занимается, попечитель детского приюта. Ну, иногда мои деликатные поручения выполняет. Так вот, раньше связь с ней поддерживал Филиппов. Теперь, значит, вам придётся. Передадите деньги, инструкции. Проследите, чтобы детей Акинфиева к ней временно перевезли. Я всё приготовил. Вот здесь, в пакете, – всё, что нужно. Там и для вас пакет с деньгами и инструкциями. И всё, после этого – уезжайте. Лучше – по подложному паспорту. Думаю, он у вас есть.

Севастьянов кивнул. И вздохнул:

– Паспорт-то выправить не трудно. А вот со внешностью у меня незадача… Заметен слишком.

– Ну, Павел Александрович, Бог не выдаст, свинья не съест. Загримируйтесь, хоть в женщину переоденьтесь…

Севастьянов не ответил.

Маков вынул из-за отворота шинели серый почтовый пакет безо всяких надписей. Севастьянов молча взял и тоже засунул за отворот студенческой шинели.

– Теперь всё.

– А дети-то? – спросил вдруг Севастьянов. – Как им объяснить? Да и согласятся ли они отчий дом-то покинуть?

Маков устало взглянул на него.

– Другого выхода у них нет. И, ради Бога, вы там, в доме Акинфиева, не задерживайтесь. Боюсь, следят они за домом. Охрану можете взять любую, из самых надёжных людей. Но только – быстро всё сделать, быстро. Опережают они нас. Сами знаете…

– С домом-то что будет?

– Дом Акинфиева выставят на продажу – об этом Преловская позаботится. А может, и покупателя тут же найдёт. Но это уже не ваши заботы. Я вам приказываю… нет, просто прошу: передадите пакет, встретитесь с детьми, и немедленно – вон из столицы. Лучше с пересадками. Морем до Ораниенбаума, оттуда – в Нарву. И дальше – Ревель, Рига… Как вам удобнее будет.

Маков помолчал.

– Остановите извозчика.

Когда пролётка остановилась, Маков протянул руку:

– Ну, прощайте, Павел Александрович. Бог вас не оставит. В самом экстренном случае пишите прямо на моё имя – в инструкциях и об этом есть.

Маков открыл дверь, соскочил на мостовую.

– Прощайте, – глухо ответил Севастьянов и крикнув извозчику:

– Трогай!

Тихим майским вечером человек, одетый как мастеровой, стоял, облокотившись о палисадник, у дома Акинфиева. В доме было тихо, темно. Лишь в дальней комнате мерцал огонь: может, печь топилась?

Мастеровой поднял голову: дым из трубы не шёл.

Издалека, со Шпалерной, донёсся топот и приглушенные команды: во дворе Дома предварительного заключения шёл развод караула.

А здесь, в переулке, было тихо. В отдалении слышался плеск невской волны. Робко щебетали в распускающихся кронах деревьев какие-то пташки. Были и другие звуки, ещё более дальние, глухие: гудки пароходов, крики чаек, конское ржание.

Человек поправил очочки. Вспомнил: Комаров, увидев его в косоворотке и пиджачке, сказал:

– Всё бы хорошо… Да вот очочки твои, Илюша, картину портят. Не видал я мастеровых в очочках. Разве что часовщиков? А ты больше на фабричного похож…

Илюша промолчал. Комаров поглядел на него, подумал, и махнул рукой.

МАЛАЯ БОЛОТНАЯ УЛИЦА.

Когда со стороны Шпалерной в переулке появились люди, Илюша быстро присел за старую поленницу. А за поленницей росли ёлочки, чуть повыше человеческого роста. Место надёжное: не углядят.