Сергей Арбенин - Дети погибели

– Ну… – Кошлаков вздохнул. – Боюсь, что для Уголино это будет и затруднительно, и небезопасно…

Достоевский промолчал. Он не знал, кто скрывается за псевдонимом Уголино. Таковы были правила, и в них не было исключений.

Он сосредоточенно думал, закуривая папиросу. Потом глубоко вздохнул:

– Ну, что ж… Я, кажется, знаю, к кому обратиться за помощью. К заинтересованной стороне.

Кошлаков поднял брови. Пожал плечами.

– Не знаю, о ком вы говорите, Фёдор Михайлович. Но догадаться несложно… Впрочем, возможно, что свидетели и ошибались, и человек этот просто похож на Убивца…

– Так или этак, а разобраться в деле надо, – ответил Достоевский.

СЕСТРОРЕЦК.

Июнь 1879 года.

Петруша лежал на перине, глядя в потолок. Потолок был грязен, засижен мухами, но Петрушу это не волновало.

После удачного дела с министром господин генерал предоставил ему отпуск. Петрушу вывезли в Сестрорецк, на конспиративную охраняемую дачу. Здесь он сам выбрал себе комнату в мансарде, с окошком в переулок. Ел и спал, изредка выходил во двор, кормил кур и забавлялся с цыплятами. Но время от времени впадал в странную задумчивость.

Когда Комарову доложили об этом, он насторожился. И решил лично приехать на дачу, пообщаться с Петрушей. Он боялся одного: Петруша рано или поздно захочет найти убийц своего брата и отомстить им. Тогда – пиши пропало: все планы рухнут, и море крови прольётся. Петруша по характеру хотя и казался спокойнее и тише брата, и даже почитать лёгкий жанр любил, но в деле он был куда опаснее Илюши. Если Илюша был зверь, то Петрушу можно было назвать не иначе, как прислужником дьявола. Петруша был не просто палачом, – а усидчивым, вдумчивым палачом, который, казалось, жаждал испить крови своих жертв…

По лестнице тяжело забухали сапоги. Дверь в мансарду приоткрылась беззвучно. Заглянул жандармский унтер-офицер.

– Слышь, Петруша! Подымайся. К тебе генерал приехали.

Петруша скосил глаз на вошедшего.

– Стучаться надоть, когда входишь, – проворчал он.

Жандарм не ответил. Выходя, он подвигал дверью туда-сюда: странно, петли не скрипели. Хотя в этом доме скрипело почти всё: половицы, двери, стены…

Жандарм тут же вспомнил, что и лестница в мансарду, – хлипкая, деревянная, – тоже ни разу не скрипнула под ним.

– Чего смотришь? – спросил Петруша, садясь на постели и почёсывая под рубахой волосатую грудь. – Смазал я петли. Скрипа не люблю…

Жандарм вышел. Снова раздались шаги. Дверь опять открылась.

– Стучаться, говорю, надо! – крикнул Петруша.

Вошёл Комаров.

– Стучаться? – Комаров удивлённо огляделся. – Это верно, Петруша: гости стучаться должны. Извини, брат.

Петруша глянул на Комарова исподлобья:

– Мой брат во сырой земле, ваше бродие. А ты мне и не брат, и не сват.

– Ну ладно, не ворчи, – отозвался Комаров.

Стула в комнате не было, а стоять было неловко. Комаров выглянул на лестницу, сказал жандарму:

– Принеси-ка, братец, стул из гостиной.

Петруша зевнул и снова лёг.

Когда принесли стул и Комаров уселся, Петруша спросил:

– Зачем пожаловал? Али дело есть?

– Нет, дел пока особых нет. А приехал – так, проведать.

– Ну да!.. – насмешливо проговорил Петруша. – Ска-азывай…

Комаров не ответил. Ему было неловко и неуютно сидеть посреди голой комнаты. Сразу вспомнился Нечаев с его шуточками. Комаров брезгливо стряхнул несуществующую пылинку с колена.

Петруша следил за ним неодобрительным взглядом.

Потом спросил:

– Про душегубцев вызнали?

– Это про каких душегубцев? – насторожился Комаров.

– Известно, каких… Которые моего брата, как кошонка какого, на воротах подвесили.

– А, ты про террористов… Нет, брат: они сейчас, верно, в бега ударились. В Питере затишье…

А сам подумал: «Хорошее затишье… В „Астории” вон рвануло…»

Петруша сосредоточенно молчал.

– И ты отдыхай пока. К осени явятся они – бомбы метать, тут-то мы их и сцапаем…

Петруша сел, поджав ноги:

– Да ты, ваш бродие, и не искал их, вот что.

Комаров слегка опешил.

– Что ты говоришь, Петруша? Искали. Свидетели их опознали по карточкам. Двое их было, один – морской офицер, другой нам неизвестен. Жил в Питере под фамилией Алафузов. На барина похож, важный…

– Э-эх! Однако придётся самому пойти поискать. И свидетелев ваших потрясти.

– Погоди, Петруша, не горячись. Свидетели никуда не денутся. И Алафузов найдётся, – Комаров проговорил это ласковым мирным голосом, словно уговаривал ребёнка.

Петруша сверкнул очочками, – солнце как раз заглянуло в мансарду. И снова улёгся. Помолчали. Потом Петруша, зевнув, спросил:

– А что, генерала того, которого мы с Нифонтом утопили, – похоронили его?

– Похоронили.

– Небось в Лавре?

Комаров искоса поглядел на Петрушу. Всё, что пахло смертью, вызывало у Петруши какое-то болезненное любопытство.

– Нет, на кладбище Новодевичьего монастыря…

– Это где монашенки-то живут? – Петруша вдруг расхохотался. – Хорошее местечко. Не то что брата моего: закопали, как собаку, на Охте…

Комаров понял, что разговор опять сворачивает в нежелательную сторону. И поспешно сказал:

– Похоронили твоего генерала тоже без особого шику.

– А гроб был с позументами?

– Да, кажется, с позументами, – соврал Комаров.

– На ножках, или на львиных лапах?

– На лапах… Да тебе-то что за интерес?

– А хрен его знает. Интересуюся – и всё, – ответил Петруша. – Лапы-то, поди, золочёные?

Комаров поднялся.

– Не знаю, Петруша, врать не буду. Я на похоронах не был.

– А что ж так? Я думал, когда генерала хоронят, остальные генералы сбегаются…

Комаров поморщился.

– Ну, будет, будет… Лучше скажи: хорошо тебе тут? Ничего не требуется?

– Хорошо, – отозвался Петруша. – Кормят, как свинью перед мясоедом. Прогулки по двору дозволяются. А далее – не пущают.

– Ну, тут уж ничего не поделаешь: место всё же дачное, посторонних людей много. Не ладно будет, если увидят тебя.

Петруша подумал. Кивнул кудлатой головой с проседью.

«Странно, – подумал Комаров. – Я раньше этой проседи не замечал. Или он после похорон брата поседел? Ну, надо же! Тоже, значит, ничто человеческое не чуждо…»

– Ну, если что тебе потребуется, – скажи унтер-офицеру. Он сделает.

– Бабу мне надоть, – слегка смутившись, ответил Петруша. – Да ты ить не пришлёшь…

Комаров посмотрел на Петрушу в изумлении.

– Нет, Петруша, баб сюда водить не положено… Ну, прощай пока. В самом скором времени у меня будет к тебе дело. Кстати, с женщиной связанное…

Петруша тихонько присвистнул:

– Это ежели про генеральшу речь – так она не женщина.

– Вот как? – удивился Комаров. – Это почему же? И откуда ты про генеральшу знаешь?