Анатолий Спесивцев - Польский вопрос

Осторожный стук в дверь оторвал Ивана от мрачных мыслей.

— Входите! — с беззвучным стоном — негоже атаману выказывать слабость — он поднялся и сел на кровати, поставив ноги на пол.

В открывшуюся дверь вошло несколько человек. Все выглядели несколько смущёнными и взволнованными. В других обстоятельствах их можно было бы принять за группу нищих, пришедших просить Христа ради. Разве что сабли, пистоли и кинжалы, обильно украшавшие драную — нищий побрезгует — одежду, и откровенно бандитские физиономии указывали на склонность к другому, не попрошайническому промыслу.

Обежав взглядом вошедших, отметил, что все они были из родного, его имени куреня, да не новички, а как один — ветераны.

"Филимон Кладигроб пришёл в курень года через два через два после меня, совсем ещё зелёным шляхтичёнком, нищим, но гонористым. Гришка Чертопляс тоже вступал в курень под другим названием. Вацлав Пердисрайло и Тихон Затуливетер… уж и не припомню, кажись, всё же уже в Васюринский курень вступали, а самый молодой из них, Данило Ласка, точно моей выучки казак. Все люди верные, от них удара в спину ждать не приходится. Неужто предупредить о чём хотят?"

Сечевики между тем, войдя в каюту наказного атамана, никак не решались завести речь о цели своего визита. Битые жизнью, стреляные и рубленные, тонувшие и горевшие головорезы мялись, как парубки на сватанье, пихая один другого. Слышалось только тихая невнятная перебранка.

— Ну, давай.

— Сам начинай.

— Ну, хлопцы, договаривались же…

Наконец, решился самый молодой и энергичный — Данила. Иван про себя ему прочил полковничью, если не атаманскую булаву.

— Батько… мы, значит, посовещались… вот… и значит, вот… — слова давались сотнику с явным трудом. — Просим тебя, значит… вернуться в курень. Куренным, вот!

Тёплая волна покатилась откуда-то изнутри по всему телу у Васюринского. И почему-то вдруг забилось бешено сердце, защипало в глазах, да так сильно — испугался, что слёзы покатятся. Поэтому перед ответом энергично почесал нос, убрав две набухавшие слезинки.

— Хлопцы, вы что, не понимаете, что меня за утерю каторг в мешке могут кинуть поплавать или на виселицу подвесить?

— Чего ж не понимать, понимаем. Оттого и звать в куренные пришли, — продолжил отвечать за всех Ласка.

— Так зачем вам куренной, которого вот-вот топить или вешать придут?

— А… (длинное и путанное выражение одновременно на староукраинском, польском, татарском, плохо поддающееся переводу на современный язык)! — встрял в разговор Пердисрайло. — А ещё… (пожелания самого неприятного и странного на пяти языках сразу)!

Иван невольно покрутил головой и улыбнулся. Вацлав как всегда выразился весьма образно, пытаясь представить его пожелания, не улыбаться было невозможно.

— Хлопцы, вы что, не понимаете? Меня же к ответу Татарин и Хмель будут призывать? Оно вам надо — искать неприятности на свою задницу?

— А чхать! — рявкнул густым басом Тихон. Огромный васюринец родом из-под Вятки был традиционно краток и убедителен.

Гадостное настроение Ивана будто сильный ветер выдул. Старые боевые товарищи прекрасно понимали всю шаткость его положения и предложили великолепный выход из неприятностей.

"Да, я перестану быть наказным атаманом, да разве в этом счастье?!! Господи ты, Боже мой, насколько легче и приятней было мне жить в куренным! Вокруг все свои, казаки меня как отца родного уважали, всё понятно, о таком непослушании как в Синопе речи быть не могло. Живи и радуйся! Связываться с популярным куренным, требовать его выдачи… пожалуй Хмель и Татарин не захотят, поостерегутся. А как захочешь поразмять косточки, пустить кровь врагам — сдай булаву на время помощнику, иди в поле или море наказным куренным… счастливое было время".

— В том что вы все храбрецы у меня сомнения нет. Да поддержат ли вас молодые казаки? Многие же уже после моего ухода в Азовский поход пришли, небось, только издали и видели.

— Поддержат, батько, не сомневайся. Мы учим молодыков не только воевать, но и правильному пониманию жизни. Они все знают, в честь кого курень назван, и какой ты… дюже гарный казак! — опять за всех ответил Ласка.

Ох, как захотелось Ивану принять это предложение. Аж дыхание спёрло. Однако помечтав чуток об этом, он понял, что откажется от него.

"Шкуру я свою, положим, спасу. Только нашей борьбе с ворогами лютыми большой урон нанесу. Если не разобрать нынешнюю неудачу, если не наказать всех виновных, в том числе и меня, не будет порядка у нас и впредь. А земли где нет порядка, обречены стать чьей-то добычей. Казачья доля — сложить головушку в поле. Так неужто из-за нескольких лишних лет жизни я на предательство пойду? Нет! Пусть ценой собственной головы, но подниму вопрос на совете о жестоком наказании всех неслухов. Иначе получается, всё чего в боях и походах добивался — псу под хвост!"

— Спасибо братцы. За доверие ваше, за верность и храбрость. Только нельзя мне сейчас в курене от опасностей прятаться. Уже не столько о моей жизни сейчас речь идёт, а о будущем всех нас, казаков. Надо мне на суд явиться. Да не зверюги ведь Хмель с Татарином, не жду я от них большой беды (здесь Васюринский лукавил, прекрасно знал он, что при необходимости атаманы могут любого хищника в зверствах превзойти).

Казаки не сразу отступили от своей задумки, ещё долго его уговаривали, вспоминали прежние времена, погибших товарищей, славные победы… но наказной атаман остался непреклонен. В общем, хорошо посидели, оставалось только сожалеть, что из-за походного положения спиртного на корабле не было.

Оказавшись в бухте Сухума, Васюринский невольно занялся дипломатией. Провёл плодотворные переговоры с владетелем Абхазии Шервашидзе, порекомендовав для заключения полноценных договоров приехать зимой в Азов. Мягко предупредил доверенное лицо Левана Дадиани о нежелательности наездов Мингрелии на Абхазию. Подкинул ему идею об отвоевании у турок Самцхе-Саатабаго. Уйдут османские войска на запад — кто сможет вам помешать вернуть исконные грузинские территории?

— А если турки на нас большое войско направят, на помощь придёте? — сразу спросил грузинский дипломат.

— Придём! — твёрдо пообещал Иван. Про себя подумав, что уж лучше с турками на краю Малой Азии биться, чем у своих земель.

— А отвоевать Картли и Кахети поможете? — оживился собеседник, сразу потерявший положенную статусу невозмутимость.

— Нет!

— Почему?

— Нам вражда с Персией сейчас совсем не нужна. Вздумаете на них нападать — пальцем не пошевельнём.

Такой оборот дела мингрелу не понравился, но переубедить собеседника он не смог. Мечты Дадиани об объединении всех грузинских земель под его руководством наказного атамана интересовали лишь в той степени, где совпадали с интересами запорожцев и донцов.