Борис Толчинский - Боги выбирают сильных

Молодец, подумала я. Это следует признать. Мой дядя — молодец.

Еще вчера я была всем, он — никем; сегодня я — никто, а он — ad interim первый министр. И сегодня же его утвердит Сенат. Эти геронтократы утвердили бы его в любом случае, я не смогла бы их переубедить. Они не жалуют Юстинов, особенно после знаменитой речи Корнелия. Они рады отставке отца. Итак, сегодня дядю утвердит Сенат, а послезавтра — голосование в Плебсии… У меня еще есть шанс! — …Не будьте наивны, княгиня, — продолжал мой враг и отец моего врага, — вы не успеете никуда, до той поры, пока я не получу копию императорского эдикта о назначении моего сына полноправным первым министром.

— Вы сошли с ума, князь. Это самоуправство! Пусть я не министр больше, но я княгиня! Я дочь Юстинов! Я логофет! Или император лишил меня чина логофета?

— Насколько мне известно, он не лишал вас чина. И вы действительно княгиня; утешьтесь этим!

— Разве я не имею права вернуться домой?

— Имеете такое право. И вы вернетесь. Как только мой Корнелий вернется из Палатиума с подписанным эдиктом.

— Вы, что же, сударь, собираетесь силой удерживать меня?!

Творилось странное! Я говорила с ним таким тоном и смотрела на него таким взглядом, что он должен был позеленеть от страха. Я умела внушать трепет. Но этот человек отказывался понимать очевидное. Он меня не боялся…

— Вам будут предоставлены все привилегии, подобающие вашему титулу и чину, — ответил он. — Никто не посмеет обвинить меня, что я отнесся к вам без должного уважения. Но из Астерополя вы не улетите! Впрочем, — здесь на его губах вновь возникла гаденькая ухмылка, — если гордая дочь Юстинов брезгует моим гостеприимством, она вольна воспользоваться трансаморийским экспрессом.

— Вы редкий негодяй, князь Ларгий. Со мной не смел бы поступать так даже ваш сын. Вы прекрасно знаете, что трансаморийский экспресс идет от Астерополя до Темисии трое суток! [61] Трансаморийский экспресс пересекает территорию Империи по маршруту Гелиополь — Киферополь — Персефополь — Оркус — Дор — Астерополь — Нефтис — Темисия — Рагор — Бусирис — Анукис — Джока.

— И следовательно, вы не успеете. Смиритесь! Нам, потомкам Фортуната, надлежит с достоинством принимать поражения.

— Да… да, пожалуй, вы правы, князь. Я проиграла.

— Рад это слышать.

— Ваш сын заслуживает власти. Он получил ее по праву.

— Ну наконец-то!

— Я не смогу помешать ему.

— Еще лучше!

— Вы с этим согласны?

— С чем?

— С тем, что я не смогу помешать вашему сыну.

— Вы?

— Я. Как я помешаю ему, если Сенат в эти минуты утверждает Корнелия первым министром, а в Плебсии у него твердое большинство? Не в силах человеческих помешать Корнелию получить то, чего он столь упорно добивался!

— Зачем вы это говорите мне?

— Чтобы вы поняли, князь: у вас нет причин удерживать меня. Позвольте мне отбыть домой. Я так устала от борьбы… меня ждут дети… моя семья… в сей горестный час мне надлежит быть вместе с родными… О, неужели в вас нет ни капли жалости к несчастной женщине?!

— Вы закончили?

Я горестно кивнула и достала платок, чтобы утереть слезы. Если бы здесь было зеркало, то не смогла бы в него смотреть: никогда я не выглядела столь жалкой! Лишь бы он мне поверил…

Ларгий приблизился ко мне и шепнул с убийственной улыбкой:

— Корнелий предупреждал меня, что вы очень умная и коварная женщина. Я это понимаю и сам. Чтобы в вашем возрасте столько лет заправлять имперским правительством, нужны недюжинные способности. И вы хотите, чтобы я поверил, будто вы «устали от борьбы»?!

— Но это правда, князь! Я поняла всю тщету власти. Я проиграла, это очевидно, какой мне смысл бороться с неизбежным?! Признаюсь откровенно, князь, теперь я даже рада, что все закончилось. Ваш сын освободил меня от непосильной ноши. Я женщина, я мать, мое предназначение дарить любовь; к чему мне власть? От власти женщинам лишь горе… Хотите, я покажу вам фото моих сыновей? Это фото всегда со мной. Но нынче… нынче мне мало фото, я жажду увидеть Платона и Палладия, приласкать… я так виновна перед ними! Они растут без матери, с отцом; но нынче я мечтаю вернуться к ним… я их люблю, моих детей несчастных! О, князь, если у вас есть сердце, молю, отпустите меня к детям!

Я выложилась. Облик мой, полагаю, был еще более убедителен, нежели слова. Я разжалобила бы камень, сам Танатос дал бы мне отсрочку, если бы Ларгий был Танатосом…

Но Ларгий был отцом Корнелия Марцеллина. И я мучительно ждала его ответа. Он колебался!

— Хорошо, — произнес он, — я поверю вам. Если вы поклянетесь кровью Фортуната в том, что не будете оспаривать у моего сына пост первого министра.

С такой формулировкой я была согласна: помимо Корнелия, у Ларгия имелся еще один сын, младший, непокорный, нелюбимый. Ну что ж, мне можно дать такую клятву: я не буду оспаривать власть у Гая Марцеллина!

Однако прежде следовало поломаться.

— Вы требуете, чтобы я поклялась. А вы? Вы поклянетесь, что дадите быстрый моноплан и хорошего пилота, который доставит меня в Темисию за четыре часа?

— За пять часов. Клянусь кровью Фортуната, я это сделаю, когда вы поклянетесь.

— Ну что ж… Клянусь кровью Фортуната, что не стану оспаривать власть у вашего сына. Вы рады, князь?

Ларгий внимательно посмотрел на меня, точно стараясь проникнуть в мою сущность. Я не отвела взгляд и смотрела на старика с мольбой, надеждой и доверием… Вдруг он сказал:

— У вас чудесные глаза, София. Они горды и не желают клясться.

Я изменилась лицом и воскликнула:

— Вы подвергаете сомнению клятву княгини?!

Он медленно покачал головой — этот жест мог означать все, что угодно, — вернулся за свой стол и взял стило. Мне это не понравилось.

— Что вы такое пишите?

Он не ответил мне, и я униженно ждала, когда этот старый паук закончит плести свою сеть. Закончив, он протянул мне лист и заявил:

— Verba volant. [62] «Слова летучи» (лат.) Здесь ваша клятва, на бумаге. Поставьте свою подпись.

К несчастью моему, в документе значился не просто «сын», а именно «Корнелий Марцеллин, князь и сенатор»… Подписать такую бумагу я не могла.

Я безмолвно сложила лист вчетверо и спрятала его в карман калазириса.

— Женщины сентиментальны, — объяснила я. — Сохраню сию несостоявшуюся эпитафию в память о нашей встрече и в знак свидетельства вашей неистребимой ненависти ко мне. Вы записали на бумагу постыдные слова и возжелали, чтобы дочь Юстинов признала их своими. Наивный человек!

— Вернее, старый идиот!.. — прошептал Ларгий. — Вы чуть не одурачили меня!

— «Чуть» не считается, — усмехнулась я. — Но попытаться следовало, и я попыталась… Клянусь вам кровью Фортуната, князь, пока живу, буду бороться с вашим сыном! Если желаете, можете составить документ; я подпишу! На что рассчитываете вы, князь Ларгий? Старик, умудренный сединами, а ведете себя, как мстительный мальчишка! Воистину, справедливо рек Катон: «Nam quicunque senet, puerilis sensus in eo est» [63] «Кто стареет, в том ум мальчика» (лат.) . Вы властны задержать меня на день, на два, на три — однако я вернусь в Темисию, пусть поздно, но вернусь, — и горе вам, вставшему на моем пути! Для мести никогда не поздно. Жестокой будет моя месть…