Борис Толчинский - Боги выбирают сильных

Затем я обнаружила в своем мозгу еще с десяток веских оснований, почему мне следует, добившись власти, от нее отречься. Но эти основания, увы, грешили прагматизмом, а я хотела просто радоваться жизни, я не хотела ничего высчитывать, рассчитывать, взвешивать и перевешивать… все это, возможно, вернется — но сейчас я мечтала быть просто женщиной, красивой женщиной, которая переоткрыла свое счастье.

Божественный Виктор по-отечески лукаво улыбнулся мне и сказал:

— Ступайте в мир, прекрасная София. Ступайте — и поскорее возвращайтесь! Я верю, что когда-нибудь небесные владыки позволят мне, не моему преемнику, а мне, Виктору Фортунату, назначить вас первым министром…

Невольно я устремила взгляд на столик с золотым пергаментом. Повелитель перехватил мой взгляд и изрек:

— Я вот о чем подумал, благородная София: я столько издал за эти шестьдесят пять лет исключающих эдиктов для других, им несть числа, желавшим обойти закон, так почему бы самому Божественному Виктору хотя бы раз не обойти закон?..

Корнелий ожидал ее у красной кареты. Он увидел Софию издали. Она быстрым и уверенным шагом спускалась по широкой беломраморной лестнице. В зимнем солнечном свете ее прелестная фигурка казалась выточенной из червленого золотого самородка. Корнелий залюбовался ею. Он любовался — и с трепетом помышлял о том, что скоро, очень скоро, максимум час или два спустя, эта восхитительная, единственная в целом мире женщина будет принадлежать ему, Корнелию Марцеллину…

Он выиграл эту женщину у богов! Он был уверен: им стоит один раз соединиться, и ничто, никто уже не разлучит их.

На ее обворожительных карминных устах играла улыбка. Корнелий галантно поклонился и сказал:

— Дражайшая племянница, мне доставляет удовольствие первым принести вам поздравления…

София чмокнула его в щеку.

— Благодарю вас, дядюшка, вы сделали меня счастливой.

Польщенный Корнелий зарделся, задрожал всем телом и скромно заметил:

— Истинное счастье у нас с вами впереди. Я обещаю, вы не будете разочарованы…

Он осекся, потому что София приложила свою руку к его губам.

— Ни слова больше, дядя. Вы сделали меня счастливой тем, что открыли мне глаза. Иного счастья мне не нужно!

Корнелий изменился в лице.

— О, нет! Неужели вы посмеете нарушить княжескую клятву?!

София покачала головой.

— Я клятву не нарушу, дядя. Помните, что я пообещала вам? «Я буду вашей, — сказала я, — как только император утвердит меня первым министром». Так вот, милейший дядя, он меня не утвердил. Я отказалась! …Если бы вдруг здесь, у стен подпирающего небо Палатинского дворца, грянул гром, разверзлась твердь и этот грандиозный символ могущества Божественных Владык сорвался в дьявольскую бездну, — тогда бы князь Корнелий Марцеллин, вне всякого сомнения, ошеломился меньше.

Однако он поверил сразу, у него было чутье на правду…

— Вы совершенно непредсказуемы, — прошептал Корнелий. — Такой и надлежит быть истинной богине! Я думал, что я знаю вас, как самого себя… оказывается, совсем я вас не знаю! Вы целый мир, который только предстоит открыть, и… и горе мне, ибо я чувствую, что недостоин вас, София. Мы, люди, всуе называем вас богиней, но мы не понимаем, насколько это верно!

Она вздохнула и молвила с печалью в голосе:

— Я знаю, дядя, что своим категорическим отказом наношу вам смертную обиду. Вы будете мне страшно мстить. Это неизбежно! И я иду на это, ибо иначе… иначе я бы перестала быть самой собой!

С великим изумлением она узрела слезы, которые изливались из его чуть раскосых, сероватого отлива, узких глаз.

— Нет, милая София, — промолвил он сквозь слезы, — я вам не буду мстить! Как может смертный мстить богине?! Я преклоняюсь перед вами, я — ваш верный раб! Я буду ждать… ждать столько, сколько богам угодно будет… и вам, моя великая любовь! Нет, нет, постойте, не садитесь в карету! Прошу вас, возвратитесь к императору, примите назначение… вы его достойны! Никто за сотни лет не был достоин править больше!

— Дядя… я не могу, я поклялась вам…

Корнелий взмахнул рукой, не то отметая все свои сомнения и прошлые надежды, не то всего лишь отгоняя прочь назойливых гвардейцев, которые помышляли усадить их в красную карету…

— Я возвращаю вашу клятву, дорогая! Идите же обратно во дворец, примите назначение, станьте первым министром! Я ничего от вас не попрошу взамен, клянусь княжеской клятвой, идите же скорее, не заставляйте бога ждать!

Она погладила Корнелия по мокрой от слез щеке.

— Что вы, дядя… что вы такое говорите? Вы возвращаете мне мою клятву? Это вы или не вы?!

Он судорожно затряс головой.

— Не можете поверить негодяю, да, София? Я сам себе не верю… словно кто-то за меня вещает эти речи… Идите же скорее к императору!

Неистощимая страсть всколыхнулась в ее душе, и София Юстина сделала шаг к беломраморной лестнице. Один, другой, третий… Вдруг она обернулась. Корнелий Марцеллин стоял, прислонившись к дверце кареты, и массировал глаза ладонями. Этот детский жест снова заставил Софию изумиться. Ноги сами понесли ее обратно, к красной карете…

— Нет, дядя, я не смогу. Не может дважды в одну и ту же реку окунуться человек…

— Вы сможете! — пылко воскликнул он. — Божественный простит вас снова…

— Но я не прощу себя! Божественный будет ждать вас, дядя.

Корнелий непонимающе взглянул на нее. София пояснила:

— Мне больше нечем шантажировать Интелика. Я устраняюсь. Сенаторы и делегаты изберут первым министром вас, дядя. Вы этого достойны.

Вы именно тот человек, который сейчас нужен Амории — умелый, сильный и жестокий, циничный до предела, уверенный в себе. Если бы не я, если бы не ваша странная любовь ко мне, вернее, к моему образу, то вы давно бы стали управителем державы. Дерзайте, дядя, и боги да помогут вам!

— Но мне не нужен Квиринал такой ценой! — простонал он. — Хочу, чтобы первым министром стали вы, София. Или не дано мне в жизни совершить ни одного благородного поступка?

— Вы негодяй, разве забыли, у вас нет совести, и никогда вам не бывает стыдно, — горько усмехнулась она. — Зачем вам, негодяю, благородные поступки совершать?

— Может быть, тогда вы меня полюбите…

— Поедемте в Сенат, дядя, и займемся делом. Страна не может жить без первого министра.

Удивительная догадка вдруг мелькнула в мозгу Корнелия и потрясла его. София не могла внезапно измениться. И даже император не мог в одно мгновение изменить ее. Тем более не мог столь страшно — страшно, фатально для себя — ошибиться в ней он, Корнелий. Тут было другое…

— Значит, это правда, — прошептал Корнелий. — Вы поклялись…

Мне следовало догадаться сразу!

— О чем вы, дядя? — изумилась София.