Анатолий Лернер - Город двух лун

— Очень многих это приведёт в смятение.

— Вы думаете? — Спросил полковник. — Их приведёт в смятение то, что найдётся сила, которая не позволит опорочить ни находки, ни их владельцев. И никто тогда не посмеет назвать нас с вами ни мошенниками, ни корыстолюбцами.

— Полковник, если они этого не сделают, то миру придётся признать Иисуса личностью, а не мифом. И тут придётся не просто свергать все наши лживые идеалы, а конкретно переписывать историю.

— Мне нравится ваш творческий подход к делу. Будем возвращать истории истинный образ Иосифа и подлинные личности его сыновей, Иисуса и Йакова. Их окружение, их родных, и по-настоящему близких людей — семью.

— Полковник. Это неожиданное предложение.

— Вы в чем-то сомневаетесь?

— Готов ли мир к такому повороту событий?

— Курите. — Предложил вместо ответа полковник, протягивая пачку ЭлЭм.

— Спасибо. Сергей Валерьянович, в статье сказано, что израильская полиция обнаружила среди коллекции ещё несколько подозрительных изделий. Есть подробности?

— Полиция говорит, что представить их суду не решается. Пробуем выяснить по своим каналам, о чём идёт речь. Есть опасения, что этими опасными доказательствами могут стать не менее сенсационные находки, приобретённые коллекционером у тех же «чёрных» археологов. Вы с Голаном мало кого интересуете, — сказал полковник, выразительно глядя на Михаила. И добавил. — Вы оба оказались в центре борьбы большой политики. И никому не дано знать, поторопится ли Православная церковь признать истинность ковчега Йакова, и когда она определит своё отношение к свиткам ессеев. Но и там вскоре грядут перемены. И новому Патриарху уже неизбежно придётся высказать свою позицию.

— Я не буду ждать признания свитков церковью! Я буду требовать пересмотра дела теперь же.

— На основании чего?

— На основании последнего решения Израильского Окружного суда.

— Это будет не так-то просто. И потом, придётся связать два дела воедино, доказав, что свитки ессеев также являются материальным доказательством реальной исторической личности Иисуса. Но это при условии, что отыщется оригинал.

— Сергей Валерьянович, я так понимаю, что выпустят меня не скоро. — Грустно заключил Михаил.

— А куда вам спешить? — Спросил полковник с улыбкой. — Ловить похитителей? Пусть этим занимаются соответствующие службы. А вы посидите у меня. Целее будете. Своё дело вы сделали. Включили серьёзные механизмы. Дайте им исполнить свою работу. Подумайте о своих заявлениях и выступлении в суде. Я распорядился, чтобы вам создали все условия для работы. Вас поселят в медчасти. Передадут ноутбук. Допуск к Интернету по беспроводной связи. Одна просьба. Нигде не светиться. Скоро прилетит из Москвы ваш адвокат, и тогда — пожалуйста: форумы, дискуссии, ваша страничка, «Альтернативная история», требования признать Тибетское Евангелие… А пока не светитесь. Обещаете?

— Обещаю.

— Я вам почему-то верю. Если мы будем действовать сообща, кто знает, может наши старания будут не напрасны? Как думаете, Михаил Аронович? Поэтому, ещё раз прошу: не светитесь. Пока. До поры, до времени.

— Сергей Валерьянович, а почему вы мне помогаете? Из-за денег?

— Потому что меня об этом попросили. — Хохотнул полковник. — Историей ваших свитков заинтересовались на самом верху. Так что, ждать развития событий придётся не долго. И денег тоже. Президент ждать не любит.

— Президент? — присвистнул Михаил. — Сергей Валерьянович, а я могу поговорить с президентом сейчас?

— Думаю, у вас будет такая возможность. — Серьёзно сказал полковник.

— Полковник, а вы сами-то, что по этому поводу думаете?

— Что думаю? Что подлинность находки Голана, возможно, в итоге подтвердится. Возможно, и мы вернём России подлинный текст Евангелия, написанного рукой исторического Иисуса. Возможно. И будем этим по праву гордиться. Но как отразятся эти знания на миллионах верующих? Думаю, эти находки не прибавят им ни знаний об Иисусе, ни веры в него. Ковчег — это всего лишь коробка, в которой хранились останки Йакова, Его брата.

— Весть Иисуса предпринимает вторую попытку спасти мир!

— Второе пришествие? Вы то, сами, верите во всё это?

— Безусловно! А вы, Сергей Валерианович?

— Приказ будет — поверю.

— Хорошо сказано, полковник.

— Я человек военный. Неверующий. Атеист. Для меня Бога нет, а есть средневековье, в которое нас погружает религия. Моя жена твердит, что я невежда, а между тем, в церковь по выходным из дома сбегает. А после работы в дом войдёшь, а дома, точно умер кто. Прости Господи! Свечи горят, сама в платочке, ладаном всё провоняла, стоит перед распятием на коленях и плачет. Вот такое чёрно-белое кино. А чего плачет? Как-то я спросил, а она возьми да и ляпни, мол, как это Он своих мучителей простил? Вот я бы, говорит, тебе ни за что не простила. Ну, каково? Хоть из дома беги. А ведь двадцать три года вместе. Вот тебе и невежество. — Полковник закурил.

— Ладно, — сказал он, — допустим, я невежда. Кстати, что за слово такое?

— От старорусского «вежды» — глаза. Невежественный — значит незрячий.

— Вот, значит как! — Ухмыльнулся полковник. — А вы, значит, зрячие. — И что вы, зрячие, можете сказать о христианском учении?

— Что доктрина искупителей жертвы кровью Иисуса — это реакционная реабилитация человеческих жертвоприношений.

— Вот так, значит? Готовая формула в кармане.

— Значит так.

— А мы, выходит, теперь будем реабилитировать тех, кто был обвинён зря? Достойная задача. Я бы сказал — миссия. Благородно. Но стоит ли при этом обвинять других?

— Зачем обвинять? Просто назвать праведников — праведниками, а убийц — убийцами.

— Нет! Так нельзя. Так и до гражданской войны дойдёт. Вы же знаете наш народ. Чуть что — и хаты палить. Мы лучше переместим внимание на саму личность Иисуса. Его, так сказать, исторический портрет.

— А как быть с портретами тех, кто его окружал?

— Об этом мы ещё подумаем, — сказал полковник. — Здесь клип не пройдёт. Здесь нужно большое развёрнутое полотно. Кино. С деталями, подробностями. Чтобы дети хотели стать не космонавтами, а Иисусами, чтобы у подростков от Иисуса срывало крышу, как от крэка. Чтобы не только девушки, но и их родители влюблялись в него. Нам предстоит влюбить не только в образ, но и в другую его историю, неизвестную большинству. И в эту историю должны будут влюбиться родители подростков и их родители.

— Замечательные планы, полковник.

— Но прежде ты мне скажи, по совести. Куда мы денем Пилата? А? Ведь я себя рядом с тобой, сегодня ощущаю Пилатом. Возможно, Иисуса казнил Понтий Пилат, а вовсе не евреи. Допускаю! Тем более, говорят, что Рим его снял с прокураторства за излишнюю жестокость к местному населению. — Полковник хитро ухмыльнулся. В эту минуту он здорово был похож на настоящего белого медведя. И тут медведь заревел: