Василий Сахаров - Булавин

Ладно, думки потом. Зерщиков, скорее всего и к нам в гости заедет, так что надо встретить его как полагается. Значит, надо встать и переодеться.

— Галина, — обойдя дом и, заглянув на кухню, окликнул я сестру.

— Чего?

Она выглянула из-за двери и встряхнула своими роскошными черными косами.

— Зерщиков в городок приехал. Может и нас навестить. Достань кваса холодного.

— Сейчас.

Через несколько минут, более или менее приведя себя в порядок, в чистой одежде, я стоял у входа в дом. Вышел вовремя, казаки Зерщикова остались на площади, а он сам, направился к нам. Смуглолицый и чернявый бородач с вечно прищуренными хитроватыми глазами, ловко, словно молодой, спрыгнул с седла, накинул повод на плетень и прошел на двор.

— Здравствуй Никифор, — он остановился передо мной.

— И вам здравия, дядя Илья.

— Где батя?

— А Корнеев не сказал?

— Нет, — поморщился бывший войсковой атаман. — Отговорился тем, что Кондрат его в свои планы не посвящает.

— Так отец вроде в Белгород уехал, Ульяну навестить. Знаете ведь, что она беременна.

— Говорили мне об этом, все же родня.

— Вот и я про то же самое.

— А когда Кондрат вернется?

— Не знаю.

Зерщиков что-то пробурчал, и было, повернулся к своему коню, но я его окликнул:

— Дядь Илья, зайди в дом. Квасу с дороги выпей.

— Холодный?

— Конечно.

— Ну, веди.

Мы с отцовым товарищем, который был готов его в любой момент продать за деньги и привилегии, прошли в дом. Вместе, из больших запотевших глиняных кружек напились кваса и, как бы, между прочим, Зерщиков спросил:

— Что у вас в Бахмуте происходит, Никиша?

— Вы о чем, дядя Илья?

— Люди в городке посторонние, а недавно разговор был, что самозванного полковника Лоскута в ваших краях видели.

— Кто же мне скажет, что происходит, — пожал я плечами. — Лоскут, если бы объявился, то непременно нас навестил, а я его не видел. Ну, а люди посторонние, так это бурлаки из беглых, которые недавно с Дона из артели Кузьмы Самойлова пришли.

— Может быть, так оно и есть, — протянул Зерщиков, а затем встал из-за стола и направился на выход.

— Дядя Илья, отцу чего передать?

— Не надо, я ему в приказной избе записку оставил.

Проводив дорогого гостя и посмотрев, как лошади умчали всадников с площади, я снова напялил на себя пропотевший и пыльный тулуп, взял в руки тяжелую палку, и направился в середину двора. Василь Чермный уже был здесь.

«Ну, продолжаем, — подумал я. — Краткий отдых окончен, до вечерних сумерек еще очень далеко, а чтобы не загинуть в новом для меня времени, надо быть сильным и ловким. Раз так, то придется много тренироваться и многому учиться заново. Политика и загадки прошлого, это все интересно, но если мне отрубят голову или пристрелят, то они меня волновать уже не будут. Палку крепче в руки и пошел».

— Помнишь молодость нашу, Кондрат? — спросил Костя Гордеенко своего друга.

— Конечно, помню, друже, — ответил бахмутский атаман.

— Вот что бы ты сделал лет пятнадцать назад, если бы на Сечь за помощью приехал?

Булавин усмехнулся и ответил:

— Вышел бы на раду, и клич кинул.

— И что было бы? — глаза запорожца улыбались, а лицо сохраняло серьезность.

— Собрал бы человек двести сиромашных, без оружия и пороха. Двинулся бы на Дон, и человек пятьдесят довел.

— Вот то-то же, — Костя хлопнул друга по плечу и добавил: — Пойду я, пожалуй. Вскоре начинаем, и я должен быть на своем месте. Удачи, Кондрат.

— Мы столько для успеха сделали, что она просто обязана быть с нами.

Костя Гордеенко покинул курень Лукьяна Хохла, который стоял в пределах Сечи, и направился к своему, который был неподалеку. Кондрат посмотрел другу в спину, вздохнул и стал ждать того момента, когда его вызовут на раду.

Шесть дней Кондрат Булавин, Костя Гордеенко и Лукьян Хохол находились в постоянном движении. Сговорившись сделать общее дело, они стали претворять свои задумки в жизнь, а для этого надо было не просто поднять казаков, а подготовить для этого почву и сговориться со всеми слоями населения Запорожской Сечи. Приходилось постоянно навещать богатых и влиятельных запорожцев и вести с ними долгие переговоры. Планировалось избрать Гордеенко кошевым атаманом, и не просто так, при одной только поддержке сиромашных, среди которых Костя был в сильном авторитете. Но и зажиточных казаков стоило подмаслить, да делами своими повязать, ведь за каждым таким человеком по несколько десятков лихих казаков, зависимых от его милости и помощи. Да, ко всему прочему, именно они контролировали торговлю, оружие, казну, продовольствие, склады и припасы, так что ссориться с такими людьми было себе дороже.

Наконец, к тому, чтобы провести перевыборы кошевого атамана, все было подготовлено. Казаки, из куреня Хохла, разнося новости, разошлись по Сечи, а Булавину оставалось ждать того момента, когда ему можно будет выступить перед сечевиками.

Бух! Бух! Бух! Один за другим до Кондрата донеслись пушечные выстрелы. Пора. Донской атаман встал и направился на выход. Рядом с ним были его донцы и несколько запорожцев. Все при оружии, и готовы в любой момент прикрыть Кондрата.

Сечевая рада заполнилась шумными и крикливыми людьми, готовыми в любой момент сорваться с места и выступить походным строем в любую часть света. Большинство казаков уже знало, по какому поводу сход, но кое-кто, в основном из приближенных нынешнего кошевого, пока пребывал в неведении. В огромный людской круг вышел кошевой атаман Финенко. Следом куренные и, пристроившиеся к ним, Булавин с донцами.

Финенко знал, кто такой Кондрат, был удивлен его появлению на Сечи и спросил:

— Ты народ баламутишь и раду созываешь?

— Да. Хочу братьям-казакам слово сказать.

— А чего ко мне не зашел?

— Тороплюсь. Время поджимает.

— Что же, раз имеешь что сказать, говори.

Увидев Кондрата, многие сечевые казаки разразились приветственными криками. Немало людей помнило его по штурму Азова и некогда ходило в его сотнях. Булавин выступил вперед и громким голосом повел свою речь:

— Панове запорожцы! Кто не знает, то зовут меня Кондратий Булавин. А прибыл я к вам от всего Тихого Дона, — Булавин снял с головы папаху, чинно во все стороны поклонился и продолжил: — Всему славному низовому казачеству бью челом. Прошу вас всех атаманов-молодцов встать с нами заодно, за славу нашу казацкую, за вольности и свободу. Нет нашей мочи. Претерпеваем обиды от царевых людишек. Не можем более укрывать у себя беглый люд и свободы лишаемся. А за нами ваш черед придет, товарищи. Идут на Дон каратели царские, и мы их разобьем. Однако это война с царем Петром Романовым, и скажу, как есть, самим нам, свою волю не отстоять. Потому, мы просим у вас, браты запорожцы: пушки, людей, коней и припасы. Пока еще есть сила за нами, отобьем царевых воевод, да сами на Москву пойдем. Видно, что позабыли цари, как мы их на престол сажали и снимали. Пора бы и напомнить.