Василий Сахаров - Булавин

Алексей одел парадный мундир, перекинул через впалую грудь атласную орденскую ленту, расчесал волосы, прицепил на пояс шпагу, оглядел себя в старинное венецианское зеркало, и одним махом, для бодрости духа, выпил бокал крепкого вина. Захотелось еще, но дьяк Мухортов как всегда находился рядом, наклонился к нему и попросил, как приказал:

— Прошу вас больше не пить, царевич, одного бокала хватит.

— Хорошо, больше не буду, — согласился Алексей и спросил дьяка: — Где просители?

— Первые уже во двор дворца входят.

— Надо идти?

— Не сейчас. Пусть еще минут десять пройдет, большая толпа соберется, тогда и выйдете.

Алексей кивнул подбородком, откинулся на спинку вычурного резного кресла, в котором любил отдыхать еще его дедушка царь Алексей Михайлович Романов, и задумался о своей жизни и судьбе.

Как только родился, царевич стал объектом интриг, и с самого раннего детства от него постоянно чего-то требовали. Будь достоин своего отца! Помни, что ты защитник православия! Бойся Бога! Учись! Живи в строгости! Покайся во грехах! Каждый чего-то хотел от Алексея, а он мечтал только об одном, о том, чтобы его оставили в покое и позволили жить самой обычной жизнью.

Шли годы, царевич рос и не подавал совершенно никаких надежд. Почти все в нем разочаровались и признали его никчемной пустышкой, балбесом и нерешительной безвольной куклой. Но дурачком царевич не был, и хотя с нервами у Алексея не все было в порядке, сказывалось влияние среды, он все же был неглупым человеком, многое понимал сам, без подсказок со стороны, а главное, научился очень неплохо скрывать свое истинное лицо. Все это вместе помогало ему выжить и многое перетерпеть. И вот, пришел час испытаний. Он наследник престола, но на деле никто. Что он имеет? Ничего. Верных людей рядом нет, денег нет, влияния нет и армия сама по себе. Церковь в лице своих архиепископов и митрополитов стращает его Божьим Судом. Дворянство желает надавить на него и получить больше привилегий. Военные хотят наград и крепостных душ за службу, а чиновники думают только о том, как бы чего-нибудь украсть. Народ к нему относится довольно прохладно и жалеет его как убогого, хотя в последнее время, с подачи Ромодановского, что-то удалось исправить в лучшую сторону. И все же рядом никого, на кого можно уповать и полагаться, за исключением Федора Юрьевича и нескольких настоящих людей, которые служат только царю, как наместнику бога на земле, а более никому.

«Необходимо, что-то предпринять», — сам для себя решил Алексей, но что именно делать и как, определиться он не смог. Впрочем, как всегда.

— Царевич, пора.

Раздумья Алексея были прерваны Мухортовым. Он резко встал и направился на выход из дворца. Шаги следующих за ним людей Ромодановского отдавались глухим эхом от древних стен, успокаивали Алексея, и когда царевич вышел на крыльцо, то он был максимально собран и сосредоточен.

Весь обширный двор Коломенского дворца был забит людьми, и кого здесь только не было. Работный люд, боярские холопы, разночинцы, худородные мелкопоместные дворянчики, нищие и убогие с паперти церквей, солдаты-инвалиды, гулящий люд, крестьяне из пригородов, мелкие торговцы и служащие. Царевич посмотрел дальше и увидел, что и все окрестные улочки забиты москвичами, и от всей этой толпы его прикрывает только тонкая цепочка солдат. Алексей за малым не впал в ступор, но рядом был дьяк Мухортов, который прошептал:

— Не робей, царевич, мы рядом и, в случае беды, спасем тебя. Начинай.

Деваться Алексею было некуда и, сделав шаг вперед, он громко спросил:

— Зачем вы пришли ко мне, люди русские? Зачем тревожите меня в тот миг, когда я молюсь за выздоровление отца моего, и вашего царя, Петра Алексеевича Романова?

— Царевич, не верь боярам! — выкрикнули из толпы. — Знающие люди говорят, что помер Петр Алексеевич, и потому мы здесь, слово твое услышать желаем.

— Кто говорит, выйди вперед!?

К самому крыльцу протиснулся патлатый седой мужик в грязных лохмотьях, по виду, напоминавших поповскую рясу. Этот оборванец, снизу вверх посмотрел на Алексея и с вызовом сказал:

— Микула Коровьин, меня зовут!

— Расстрига?

— Да.

— Значит, слово мое услышать желаешь?

— Не я один. Весь люд московский от мала до велика, не взирая на чины и звания к тебе пришел.

— Тогда слушай мое слово, москвичи, — царевич почувствовал себя очень уверенно, и говорил так смело, как никогда до этого. — Пока нет известий о смерти батюшки, он для меня жив, и иначе не будет. Однако я готов вас выслушать. Что вас беспокоит?

Толпа разразилась множеством криков, но быстро замолкла, и снова за всех высказался Говоруха:

— Обиды многие к царю имеем, Алексей Петрович. Топором и кнутом он царствует, и законы божьи попирает. Русских людей ни во что ставит, казнит их без счета и кровь аки водицу льет. А кровь, она отмщенья и справедливости просит. Потому, молим мы тебя, как станешь царем, накажи всех отцовских дворян, кто над народом издевается, изгони с нашей земли всех немцем и латинян, и не насаждай насильно реформы свои. Облегчения просим и роздыха, устал народ от войны и тягот…

— Знаю про ваши беды, — прервал его царевич, не давая расстриге высказать все, что тот хотел. — И они мне близки. Однако дабы был порядок, я говорю вам, москвичи, расходитесь по своим домам и пишите про свои обиды и чаяния в челобитных. Через месяц возвращайтесь ко мне, и я всех приму. Если вы правы, и батюшка мой упокоился с миром, то сам вашими бедами займусь, а если нет, то лично все Петру Алексеевичу передам и перед ним за вас слово скажу.

И о многом еще в тот день разговаривал с москвичами царевич Алексей, и в такой раж вошел, что народ слушал его раскрыв от удивления рты, и без буйства вернулся в Москву.

Как только последний человек покинул двор Коломенского дворца, наследник Петра без сил опустился на крыльцо и подняться смог только с помощью Мухортова и его людей, которые препроводили его в постель. Через пару часов царевич смог самостоятельно встать, и его навестил новый гонец, известивший царевича о том, что Петру Алексеевичу была сделана операция, он пошел на поправку и вскоре направится в Москву.

— Слава Богу!

Алексей облегченно выдохнул, упал на колени и размашисто перекрестился на икону в красном углу, но при этом подумал о том, что батюшка все же не вечен, и надо готовиться к тому, что рано или поздно, ему придется стать царем.

Приложив ухо к земле, Тарас Петров прислушался, поднял голову и прошептал:

— Внимание! Действуем по моей команде!

Лоскутовцу никто не ответил, но его услышали все и, посмотрев на своих дружинников, затаившихся позади меня, и запорожских пластунов, расположившихся слева и справа от небольшой грунтовой дороги, я приготовился к бою. Мы устроили засаду на Козловского воеводу князя Воротынского, бегущего из своего города, и он сам шел к нам прямо в руки. Сутки мы сидели в лесу и ждали этого злобного человечка, за время своего воеводства, поймавшего и казнившего не одну сотню беглецов из России, и наше ожидание не было напрасным.