Андрей Архипов - Поветлужье

– Так он и не один сие дело творит: старейшины горой за него, а они родичи наши старшие, – не было ранее того, чтобы в ослушание к ним войти. Они нам жизнь дали, выкормили, иной раз кусок изо рта вынимая, – заговорили наперебой окружающие его общинники. – Да и опыт они свой приобрели трудом тяжким, пренебрегать оным не следует! Это лишь скудость ума нашего покажет…

– Кха, кха, – аж закашлялся Пычей. – Верно воевода наш мне сказывал: не тот из людишек умен, кто поступает по правде, а тот, кто еще при этом своим умом живет. А вы с чьих слов мне тут глаголите? Как мальцы неразумные, а не вои, кровь проливавшие. Вежу к старшим надо иметь, а не в рот им заглядывать. Нашего урока вам мало? Дождались бы мы помощи от ваших родов, коли старейшины решали судьбу нашу? Окрест гляньте, как мир меняется… Русины переяславские на этой земле не с того появились, чтобы к нам поближе быть, а с того, что неуютно им у себя стало. Али ворог какой теснит, али землицы на всех не хватает. И черемисов прежде кто-то согнал со своих мест, оттого они на наши угодья и позарились… А ныне и другие от нас большего хотят. То буртасы, то булгары спешат за наш счет мошну свою наполнить… А в верховьях Ветлуги новгородцы уже пошаливать начали. Без меча прожить и раньше не могли, а ныне и подавно. Даже я, старый, доспех надел для службы воинской, пусть всего лишь на один бой ратный. А вы теперь стали той силой, которая защищает общий род наш, на вас все держится и будет держаться, а не на таких развалинах, как я или старейшины немощные. Ваша та добыча и ваше усмотрение, как ей распорядиться на благо рода. А старики токмо по сундукам все растащат да пылью там припорошат. А вы будете умирать под чужими мечами и вспоминать подвиги былые свои. И не придет к вам никто на помощь, потому что отвергаете вы руку, ныне вам протянутую. А протягивают ее вам, а не отцам вашим, потому что жить дальше вам, а не им. Вот так, решайте теперича, а мы порешали ужо. Уходим всем гуртом под переяславцев, оговорив, что обычаи наши нам останутся, а все, что промеж нами боком выйдет, то общим согласием решать.

Стоявшие вокруг отяки засмущались и, переглядываясь меж собой, вытолкнули в круг рыжеватого курносого воина.

– Исполать тебе, Пычей, – начал он, переминаясь с ноги на ногу. – Гондыр меня прозывают. Помнишь ли?

– В одном ряду с рогатинами стояли, как не помнить… И тебе исполать.

– Мы меж собой раньше тишком о том же говорили, но не с кем совет держать было, как поступить нам. Старейшины наши ныне лишь о добыче мыслить могут. Ты же староста, хоть и соседнего селения…

– А то не из одного семени наши роды вышли… – ответствовал Пычей. – Для наших трех гуртов всегда был один покровитель.

– Потому и спрашиваем тебя сей миг: как быть нам? Как поступить со старшими родичами нашими? Прогнать невместно, да и совестно было бы… И как добычу обратно забрать? Воины в том дележе тоже присутствие имеют, как бы замятни не было. Не простим себе, ежели кровь прольется. – Сумрачное лицо Гондыра только подчеркивало серьезность происходящего.

– Одно скажу, – чуть задумавшись, ответил Пычей. – Отнестись к старшим надо со всей вежей, а ответ за меня Терлей даст. Потому что воин он у нас не последний, да и помоложе многих будет. Ему дальше жить – ему и решать, как я и сказывал прежде.

Ошарашенный таким развитием событий, Терлей неожиданно оказался под пристальным взглядом многих людей. Первое мгновение он пытался придумать что-то умное, но только вспотел от усилий. А потом неожиданно успокоился. Неужели Пычей дал бы ему слово, если бы ожидал от него чего-то из ряда вон выходящего? Да нет, конечно, надо просто ответить то, что думаешь.

– Уходить вам надо, – начал он. – Уходить из родов тем, кто защиты для семей своих желает и кто сил своих на это не пожалеет отдать. К себе в род возьмем. Отстроимся у нас али в том месте, где деяния мастеровые зачинились. А воршуда, хранителя рода нашего, со всеми почестями и обрядами в каждую новую молельню проводим. Святыни у тебя, Пычей?

– В сохранности они, – ответил тот и улыбнулся, поддержав кивком воина.

– А оставшейся добычей воинской со всей вежей их, – Терлей кивнул на поляну, где до сих пор шел дележ, – попросим поделиться. А не захотят, то браниться не следует – так уходите. Воевода наш походный не одобрил бы, коли мы раздор в родах учинять бы стали. Так мнится мне… Серьезное это дело, однако все же надо собирать людишек, кто готов на уход. Самим о женах и детях подумать, коли разум старейшинам застило. А как посчитаем тут всех, кто с места готов сняться, так и к верхним заглянем.

– И то верно. – Гондыр аж прихлопнул кулаком о ладонь от досады, что не он такое придумал. – А они недолго кочевряжиться без нас тут будут. Коли все те, о ком мысль имею, гурт покинут, то не мы из рода уйдем, а род от выживших из ума.

– На том и порешаем, – прокашлялся Пычей. – То были речи не отроков малолетних, но мужей, за дела свои отвечающих.

– Говоришь, Тимка, что удобно тот холм расположен? – спросил сына Николай.

– Холм сам не очень высокий, но зато вытянут вдоль речки, воды в достатке будет, – по-взрослому начал докладывать Тимка, видя, как серьезно заинтересовались его мнением. – Сосновый бор редкий по этому холму стоит… Красивые такие сосны, раскидистые, срубать жалко будет. Да и не нужно, наверное, – спохватился он, – рядом еще такой же лес стоит по низине, но погуще. Если запруду поставить, то заливаться по весне это место будет, как раз под огороды пойдет вырубка. И всего-то полкилометра вверх по течению будет отсюда.

– Поясни-ка, малец, сколь шагов до того места? – встрял в разговор Фаддей, старшина плотников, уже немного оправившийся после ранения и теперь, пока рана не заросла, понемногу кашеварящий около костра.

– Так я и говорю… – начал Тимка, – ой… Саженей триста-четыреста, если по прямой идти, а с петлями чуть побольше.

– Знаю я то место, бывал в прошлом году, – согласился Фаддей. – Дальше поляны ягодные есть, и охотой прокормиться можно, покуда зверье не разогнали. По душе мне оно, и размахнуться там есть где. Со старостой али с Трофимом Игнатьичем совет держать надо будет и зимовье рубить.

– Думаю, что еще в одну весь это зимовье перерастет, – подвел итог Николай. – Но да это все потом. Ну что, поснедали – опять можно за работу. Как там болеющие, кстати, а? Тимофей?

– Вовкин отец там не на шутку развернулся. Половину лагеря уложил в постель, ну… на лапник, шкуры из веси притащили, в общем, лечит вовсю. Отваром из сосновых почек поит, всех повязки заставил надеть и сам в ней ходит. Кто-то даже сопротивлялся поначалу, руки попробовал распустить, но Иван Михалыч так на него цыкнул перед тем как уехать, что тот теперь стелется перед дядей Славой, как не знаю кто… А наш егерь теперь что, командует, как Трофим Игнатьич?