Андрей Архипов - Поветлужье

– На все случаи жизни знаков не напасешься…

– Так и в засаде не о бабах болтать, – закончил разговор воевода, в очередной раз приглашая своего полусотника в круг отрабатывать владение мечом.

– Ну наконец-то, – выдохнул Иван, когда зашедший к нему и воеводе на огонек Пычей пересказал свой краткий разговор со старейшинами верхних отяцких поселений.

Полусотник практически переселился в дружинную избу, лишь иногда заходя в дом к Любиму проведать выздоравливающего Тимку. Сначала он несколько раз задержался у воеводы за долгими разговорами при свете лучины, когда глаза начинали слипаться, а ноги при ясной голове после кружки-другой крепкого меда становились ватными. Доставал овчину из глубокого сундука, благо Трофим уже давно звал его к себе и разрешал невозбранно тем пользоваться, кидал ее как подстилку и с наслаждением вытягивал ноги на широкой и длинной лавке. Помимо ночных посиделок, была еще одна причина переселения – в избе, кроме воеводы и Свары, никто не проживал. Петр предпочел ютиться у молодой вдовы, которая с радостью стала заботиться о его детях, не отличая их от своих пятилетних девочек-близняшек. Пользуясь своим положением, он отгородил для новой семьи половину полуземлянки, но в остальном его житье ничем не отличалось от других дружинных. Те тоже либо осели со своими семьями по «баракам» Переяславки, либо разбрелись по незамужним бабенкам в случае своего холостого положения. Так что после того как Свара переехал в Болотное поднимать молодое воинство, поворчав для порядка, что его отослали слишком далеко от местного бабьего неограниченного контингента, воевода приказным порядком переселил своего полусотника к себе, мотивируя это тем, что не хочет скучать долгими летними вечерами. Проживала ли с воеводой какая из баб, которые время от времени заходили в избу, чтобы обстирать и накормить живущее там воинство, или он менял их по кругу, Иван не спрашивал, а досужие разговоры личную жизнь воеводы старательно обходили стороной. Так что переехал полусотник на новое место жительства почти без всяких опасений, что того стеснит. Себя же Иван тренировками доводил до того, что даже не оглядывался на заинтересованные взгляды лучшей половины человечества. Кстати, и называл женщин он прилюдно так же. Когда же Свара как-то поинтересовался, пошто он баб каких-то лучшими называет, то получил от полусотника встречный вопрос:

– Тебе кого лучше под кустом тискать – бабу или мужика?

Свара только хрюкнул в ответ недоуменно, хотя и был наслышан про нравы в полуденных странах.

– Поэтому они для тебя и лучшая половина, – пояснил Иван. – А мы для них.

Тем разговор и кончился, даже отъезд Свары не уменьшил физической нагрузки, поскольку тренировки с ним просто перенеслись на новое место. А упомянутые взгляды продолжали ощутимо обжигать ему спину, не вызывая ответной реакции. А что тут поделаешь? Вечером его воевода гоняет в доспехе до изнеможения. Не успеешь провалиться в сон, как тут же приходится вставать и в полной выкладке бежать в Сосновку и Болотное. А там обучение рукопашному бою новоявленных ратников и занятия со Сварой. Хорошо хоть, что обучение дружинников владению мечом удалось спихнуть на него, а то пришлось бы позориться самому. Так что учились в новых поселениях отнюдь не только дети. До обеда – отроки, после – бородатые охотники, иной раз старше своего учителя. Свара выбирал чем-то приглянувшихся ему ратников и остаток дня проводил с ними, тупя деревянный меч об их многострадальные головы, прикрытые шлемами, и оттачивая на них свое недоброе остроумие, от чего уже защиты не было. Остальных дружинных полусотник забирал с собой в лес и устраивал им командно-штабные игры. Точнее, делил напополам и давал одной половине задачу овладеть той или иной точкой местности, которая могла находиться в зависимости от фантазий командира либо в чащобе, либо на крыше строящегося дома в новой веси. Другие же должны были либо защищать оную местность, либо мешать атакующим, ставя им препоны по дороге. Такие игрища привлекали нешуточное внимание подростков, по крайней мере, ближе к вечеру, когда многие освобождались от работы и «школьных» уроков Свары. Чуть выползая из болота, через некоторое время отроки уже вприпрыжку облепляли место действия, иной раз игнорируя требования родителей помогать по хозяйству.

Это пару раз даже приводило к небольшому непониманию между Иваном и жителями веси. Полусотник пытался вступиться за пацанов, которым чересчур сильно, по его мнению, доставалось от разгневанных отцов. Ну дал подзатыльник, ну за ухо отвел домой, но бить зачем смертным боем? Однако обычно почтительные с ним отцы семейств так недоуменно таращились и огрызались на него, что он предпочитал отходить и помалкивать. Только чуть позже Свара растолковал ему ситуацию, уже привыкнув, что его ученик иной раз не понимает простейших вещей. Оказывается, главы семей вправе и убить непослушного отрока, если тот, не дай бог, огрызнется: дети полностью в их власти. Пожурить пожурят потом за такое в общине, но фатального наказания за это не будет. И о том, чтобы позволить в семейные дела вмешаться постороннему, речи не было совсем – это просто выходило за все рамки местных представлений. Иван только покачал головой, оценивая патриархальные нравы, но больше перечить в таких ситуациях не стал. Что уж тут поделаешь, леность в молодости действительно в эти времена могла привести к печальным последствиям. Он после объяснений даже стал гонять остановившихся поглазеть подростков, стараясь спровадить их быстрее домой. Однако если те клятвенно заверяли его, словами или жестами, что их отпустили на «войнушку», то полусотник сразу привлекал их к «боевым действиям», рассылая в разные стороны и заставляя смотреть со стороны на промашки бородатых дружинников. А таких промашек становилось все меньше. Конечно, мечом многие из них владели с грехом пополам, не дотягивая даже до своего командира, но уж в плане скрадывания и владения луком могли дать фору даже любому из переяславских дружинников.

– Охотники, едрен батон, – только и произносил полусотник, вздрагивая, когда кто-то из них безмолвной тенью выходил из-за спины.

Однако учения подходили к концу, и Иван опять брал ноги в руки и бегом отправлялся в Переяславку, навстречу новым мучениям, на этот раз от воеводы.

Вот в такой момент беззаботной жизни, начавшийся с многократного натягивания лука для разминки и законченный пробными выстрелами в бревна тына над головами копошившихся там кур, и зашел Пычей.

– Наконец-то, – еще раз повторил Иван, обернувшись к воеводе. – Дождались. Я уж думал, что Николай меня съест скоро…