Валерий Елманов - Третьего не дано?

Вопрос был задан походя, как бы между прочим, но, судя по неуемному любопытству в серых глазах, интересовал он Дмитрия весьма сильно.

— А как же! Было! — горячо уверил я его. — Всего одно, правда, но зато какое! Видел я в нем тебя на белом коне, а впереди…

Слушал он как завороженный, жадно впитывая каждую подробность своего торжественного въезда в Москву, после чего милостиво отправил меня в шатер Бучинского, попросив, чтоб тот сразу пришел к нему.

Дескать, надо до пира успеть кое о чем распорядиться.

Едва оставшись в одиночестве в шатре Яна, я дал волю еле сдерживаемым чувствам, которые так и просились на свободу.

На душе было столь мерзко и препогано, что я со всей дури шарахнул кулаком по широкой лавке, затем еще раз, но уже по столу, и яростно заметался из угла в угол.

Все расчеты к черту! Все надежды прахом! Все мои попытки предотвратить трагедию развеялись как дым!

А Дмитрий-то, Дмитрий каков?! Вот и верь после этого людям! Тоже мне — император!

Значит, руки на себя наложат?! А ты, стало быть, тут ни при чем?!

Все правильно. Оделять почестями должен сам тиран, а наложение кары поручать другим. Знакома мне твоя песенка, еще по Путивлю знакома.

Это что же выходит: сколько бы я ни метался, сколько бы ни мудрил, а колесо истории не остановить и что суждено — все равно случится?!

А как же «эффект стрекозы», то бишь я, Федор Россошанский?! Или наплевать на такую мелочь?!

А вот уж дудки!

Это словом колесо истории не остановить — глухое оно, а ежели железным ломиком да в спицы?!

Я встал посреди шатра.

«А ты чего развоевался-то? — изумленно спросил я себя, заставляя успокоиться. — Сегодня только третье июня. Роковую дату ты помнишь — десятое. Так что времени впереди вагон и маленькая тележка. Правда, третье уже заканчивается, да и нельзя пока ничего предпринимать — пусть опасения Дмитрия окончательно утихнут, а вот завтра, четвертого… И вообще, думай не о том, что ты можешь сделать, а о том, что должен. Должен, и баста!»

В тот вечер я веселился, пожалуй, похлеще всех остальных, попутно успев произнести аж три тоста.

Пил, правда, умеренно, но все равно больше обычного, и Дмитрий, поначалу зорко поглядывавший в мою сторону, тем более что сидел я хоть и не рядом с ним, но недалеко, окончательно успокоился.

Наутро я, еще раз как следует все прикинув и с трудом избавившись от назойливых расспросов любопытного Бучинского про жизнь в темнице, первым делом поехал в гости к казакам.

Они размещались метрах в двухстах от основного лагеря Дмитрия, ближе к Серпухову. Своего рода некая прослойка, на случай если вдруг кто-то из приверженцев Годуновых соберет полк и нанесет неожиданный удар.

Разумеется, со мной было аж три фляжки, и то лишь для затравки. Остальное обещал обеспечить все тот же Бучинский, которому я пояснил, что хочу по русскому обычаю выставить угощение для своих спасителей из тягостного плена.

Когда казаки, радостные от изобилия доброй горилки, вновь принялись лезть ко мне с поцелуями и объясняться в любви, я вскользь разузнал у них о золотых куполах, виднеющихся к югу от нас, по ту сторону Нары.

Получив нужные разъяснения, я подался к Дмитрию. Польская стража пропустила меня в шатер беспрепятственно.

Будущий царь, склонившись над столом, пенял Бучинскому, раздраженно тыча пальцем в исписанный лист, а Ян послушно кивал.

Завидев меня в столь непотребном виде, брови царского секретаря полезли от изумления кверху, складываясь домиком, а Дмитрий недовольно поморщился.

— Ну вот, — капризно протянул я пьяным голосом, — ты тут все с указами да письмами, а я хотел тебе предложить съездить со мной к Высоцкому монастырю. Уж больно любопытно поглядеть на древние иконы. Говорят, на них не только богоматерь с Исусом, но и апостолы, и архангелы, и… кого только нет, даже… — Но, изобразив в воздухе замысловатую фигуру, пошатнувшись, неловко задел лавку, после чего, потеряв равновесие, неуклюже рухнул вместе с нею на ковер.

— В монастырь пьяным нельзя, — раздраженно заметил Дмитрий, с осуждением глядя, как я беспомощно барахтаюсь на ковре, не в силах подняться на ноги.

Бучинский привстал с места, решив помочь мне, но Дмитрий не позволил, с силой надавив на плечо Яна.

— Пусть сам встанет, — жестко произнес он.

— Конечно, сам, — заверил я, продолжая валяться на ковре, — потому как вовсе не пьяный. Так, выпил с казаками по случаю, да и то совсем чуть-чуть. Вот видишь, государь, я могу лежать, вовсе не держась за пол. Значит, я еще даже и не захмелел по-настоящему. Да и вообще, нам, философам, если хочешь знать, — кряхтя, стал я подниматься, — все можно. А сейчас я вообще протрезвею… вот, погляди сам. Брр. — И выпрямился перед ним, держась относительно ровно. — Поехали в монастырь, а?

Дмитрий развел руками:

— Вот завтра бы, а ныне и впрямь много дел.

— Ну-у, тогда мы сами с казаками монашек навестим, — согласился с неизбежным я. — Но ты, надеюсь, хоть к вечеру освободишься?

Дмитрий вздохнул, неодобрительно глядя на меня, и нехотя пообещал:

— Но токмо к вечеру, не ранее.

— Хоть так, — вздохнул я. — Тогда мы поехали. — И побрел на выход, силясь ступать почти трезвым шагом.

Увы, но настоящий артист тем и хорош, что умеет во всем соблюсти меру, а я немного переиграл, поэтому едва отъехал на версту от лагеря и только-только пересек мост через Нару, как меня догнал тот самый седой казак, который внимательно разглядывал меня еще в Путивле. Кажется, Шаров.

— Государь повелел проводить, — коротко пояснил он, — чтоб никто по пути не изобидел.

— Это что ж за особая честь? — недовольно поинтересовался я. Кто-кто, а этот здоровяк не входил в мои планы. — Понимаю, простых казаков бы дали, а то ж целого атамана в стременные ко мне нарядили. Да и тебе не зазорно ли?

Надежда была на то, что после таких слов у него взыграет самолюбие и он развернется обратно, но Шаров простодушно ответил совсем не то, что я ожидал:

— А я сам вызвался. Уж больно захотелось потолковать с тобой, особливо после того, яко от государя нашего отчество твое услыхал.

Странно, ни злобы, ни ненависти в нем я не чувствую, то есть какие-либо враждебные действия исключаются, зато в голосе присутствует явное волнение — с чего бы?

— Ну потолкуем, — недоуменно пожал плечами я и предложил: — Только вначале вон туда свернем, а то приспичило после горилки, спасу нет. — И, уже слезая с коня, заметил: — Да и сам заодно можешь присоединиться.

Расчет был прост. Казак без лошади — полказака. Это первое. Но главное — мужик он крепкий, а убивать его мне совсем не хотелось.