Валерий Елманов - Третьего не дано?

И дыхалка у поэта ни к черту, и рука слабовата.

К тому ж на Туманном Альбионе парень тренировался исключительно на шпагах, а сабли — нечто иное. Они и тяжелее, и приемы совсем иные, а тут он не больно-то посвящал себя этим занятиям, предпочитая вместо этого писать вирши.

Разумеется, все они были посвящены прекрасной Ксении.

А шотландец, дурачок, еще торжествующе улыбался, глядя на меня. Что, мол, съел? Хотел выступить первым в защиту дамы моего сердца? Нет уж, только после меня!

Но я ошибся, неправильно истолковав его взгляд. Понять это мне было суждено чуть позже, когда Квентин, слегка наклонившись ко мне, шепнул:

— Живи.

Это что ж получается — он жертвовал своей жизнью ради меня?!

Ну уж дудки! Не надо нам такого.

Мы и сами могём.

— А твои пращуры тут ни при чем, почтенный пан рыцарь, ибо навряд ли ты имеешь к ним какое-либо отношение. — И я тоже вылез из-за стола.

По счастью, вторую перчатку я успел поднять еще раньше и теперь с вызовом помахивал ею. Но и помимо нее у меня в запасе имелось кое-что из того, о чем не успел упомянуть Квентин.

— Мой товарищ в силу присущей ему деликатности не сказал, что опущенное забрало шлема на твоем гербе, коим ты неоднократно похвалялся, утверждая, будто оно есть истинное и неоспоримое свидетельство постоянной готовности воинов твоего рода к сражениям с врагом, на самом деле означает совершенно иное. Опущенное забрало — есть истинное и неоспоримое свидетельство тому, что происходишь ты, пан рыцарь, от неосвященного союза. В некоторых странах Европы таких именуют бастардами, на Руси — выблядками, а вот как в Речи Посполитой, увы, не ведаю. Однако мыслю, ты и сам лучше меня о том знаешь.

Лицо пана Станислава исказилось от ярости. Позабыв все, багровый как рак, он ринулся на меня, но я увернулся и вежливо помог шляхтичу, придав его грузному телу дополнительное ускорение.

Уверен, меня бы он снес, но бревна стены, которые оказались позади меня, были прочнее его морды лица, и Свинке пришлось несладко. Особенно пострадали от столкновения с крепким дубом его нос и лоб, которые он расшиб до крови.

К сожалению, боль слегка охладила его пыл, а потому, поднявшись с пола, он говорил уже гораздо хладнокровнее. Поминутно вытирая кровь с рассеченного лба, он процедил сквозь зубы:

— Ты вовремя поймал мою вторую перчатку, учителишка. Мне жаль только одного — пока я стану убивать твоего приятеля, ты успеешь получить отпущение грехов. Хотя я надеюсь, что человека, оскорбившего рыцаря столь наглым образом, все равно встретят не на небесах, а чуть пониже.

Вот же зараза! Не-эт, быть вторым в мои планы не входило никоим образом.

— Очевидно, пану Станиславу неведомо даже столь простое рыцарское правило, согласно которому давать удовлетворение надлежит по степени тяжести нанесенного оскорбления, а не в очередь по времени, — насмешливо заметил я.

Квентин изумленно посмотрел на меня — судя по его вопросительному взгляду, такого рыцарского правила он не знал.

Оно и понятно — я и сам раньше о нем никогда не слышал. Впрочем, этот незначительный нюанс не помешал мне выдумать его.

А чтобы поторопить колеблющегося пана Станислава с принятием нужного решения, я подпустил еще одну шпильку в его адрес:

— А может, пан, отчего-то считающий себя благородным, решил, что обвинение в трусости одного из предков более оскорбительно для него, нежели то, что он сам происходит от выблядков?

— Довольно! — рявкнул окончательно взбешенный шляхтич. — Тут ты прав, ясновельможный пан, — оскалился он, силясь улыбнуться. — И я рад тому, что рыцарские правила, о коих я несколько запамятовал, дозволяют мне первым скрестить шаблю именно с тобой. Но токмо нынче же и немедля!

Есть!

Кажется, я добился своего — Квентин будет только после меня.

Ну что ж, дополнительный стимул, чтобы победить, у меня имеется. Вот только кто бы теперь подсказал, как мне одолеть этого поганца, которого, судя по багровой морде, кое-где и вовсе ставшей синюшного цвета, я достал окончательно.

Усы его, тоже потерявшие былую расцветку, вместе с нею утратили и былую пышность — слипшиеся от крови, которая продолжала течь на них из разбитого носа, они уныло свисали мокрой мочалкой, демонстрируя контраст с пышущей злобой рожей.

На мгновение даже мелькнула надежда, что и самой дуэли не понадобится ввиду скоропостижной кончины от инфаркта одного из ее участников.

Нет, я не боялся предстоящего поединка, хотя и ликования тоже не испытывал, поскольку уверенности в его исходе не имел. А тут еще и не угомонившийся до конца Дуглас строго заявил польскому забияке:

— А очередность?

— Не журись, маленький, я управлюсь с ним быстро, а после займусь и тобой. Обещаю, что сделаю это сразу же, разве что осушу чашу вина за упокой твоего наглого приятеля, — зловеще пообещал шляхтич.

Дмитрий недовольно скривился — по лицу было отчетливо видно, что его никоим образом не устраивает подобное развитие событий. Он с тревогой посмотрел на меня, перевел взгляд на Квентина и вновь уставился на меня.

Однако нужные слова царевич нашел, лишь когда все прочие повставали со своих мест и двинулись по направлению к выходу:

— А вы не забыли, панове, что все мы находимся в походе, а потому право дозволять али не дозволять поединок принадлежит гетману Адаму Дворжицкому и мне, а я…

Лучше бы он этого не говорил.

Услышавший его слова пан Станислав круто развернулся у самого выхода и отчеканил:

— Мы ныне не в походе, а у разбитого корыта, ибо ждем в оной дыре невесть чего и сидим тут невесть зачем, вместо того чтоб… — Он перевел дыхание и, не договорив, пренебрежительно сплюнул на пол, иронично заметив тем, кто толпился подле него: — Впрочем, московскому господарчику, очевидно, неведомы рыцарские правила чести, иначе он бы не осмелился произнести подобное. Да иного я от него и не ожидал. Помнится, я уже предсказывал под Новгородом-Северским, что быть ему на колу. Могу повторить и ныне.

— Что ты сказал?! — тихо спросил Дмитрий, и его круглое лицо жалко скривилось от полной растерянности.

И впрямь, если раньше, во всяком случае, за то время, пока я тут находился, в его адрес со стороны поляков следовали лишь косвенные намеки, которые он либо «не слышал», либо пытался превратить в неудачную шутку, то тут надлежало реагировать на прямое и ничем не прикрытое оскорбление, а как?!

Честное слово, мне стало искренне жаль парня. За эту неделю я успел в нем обнаружить изрядное количество достоинств — и быстроту ума, и легкий нрав, и многое другое.